Урсула Ле Гуин: На другом ветру

ОГДА Алдер спустился на пристань, «Ласточка» все еще стояла у причала — на нее грузили лес. Но он знал, что на этот корабль ему дорога заказана, и направился к небольшому потрепанному суденышку под названием «Красавица Роза», пришвартованному рядом с ней.

Ястреб снабдил его путевой грамотой с подписью короля и Руной Мира на печати. «Он прислал ее мне, на случай, если я передумаю», – сказал старик со смешком. – «Тебе она пригодится». Капитан, заставив своего казначея прочесть ему грамоту, сделался весьма любезен и принялся извиняться за неудобства и длину путешествия. «Красавица Роза», вне всякого сомнения, направлялась в Хавнор, но она была всего лишь побережным судном, перевозила небольшие грузы между недалекими портами, и ей мог потребоваться месяц, чтобы обогнуть с юго-востока Великий остров и добраться до королевского города.

Алдер не возражал. Он боялся путешествия, но еще больше страшился его конца.

Народилась и выросла новая луна. Путешествие стало для Алдера временем успокоения. Серый котенок оказался заправским мореплавателем. Днем он рыскал по всему кораблю, выслеживая мышей, но вечерами неизменно являлся к Алдеру и

Sleeping out on deck those warm nights, he opened his eyes often to see that the stars moved, swinging to the rocking of the moored ship, following their courses through heaven to the west.

устраивался на ночь у него под боком или на груди. Алдер не уставал дивиться, как этот маленький теплый комок жизни мог сберечь его от каменной стены и голосов, звавших его с той стороны. Не совсем. Ни на минуту он не мог забыть о них. Они были рядом. В темноте — прямо за покрывалом сна, днем — прямо за светом солнца. Ночи были теплые, и он спал на палубе. Порой он открывал глаза и видел, как звезды колеблются в такт качанию стоящего на якоре корабля, следуя своим курсом по небу на запад. Тени не жалали отпускать его. И все же на половину летнего месяца, во время плавания вдоль берегов Камебера, Барниска и Великого острова, он смог повернуться к ним спиной.

Котенок вот уже несколько дней охотился за молодой крысой почти с себя величиной. Увидев, как он старательно и гордо треплет на палубе то, что от нее осталось, один из моряков назвал его Хватом. Алдеру имя показалось подходящим. Они проплыли через Эбавнорские проливы, прошли между утесов, охранявших вход в Хавнорский залив. Над освещенной солнцем гладью моря, в туманной дали понемногу вырисовывались белые башни города, стоящего в сердце мира. Алдер стоял на носу, когда корабль входил в гавань, и, взглянув наверх, увидел на шпиле самой высокой башни серебряную вспышку — меч Эррет-Акбе.

Ему захотелось остаться на корабле, плыть дальше и не сходить на берег, не сходить в огромный город к знатным людям с письмом к королю. Он знал, что посланник из него был плохой. Как же могло так получиться, что деревенский колдун, ничего не знавший о высоких материях и тайных искусствах, был вынужден путешествовать от острова к острову, от мага к монарху, от живых к мертвым?

– Это выше моего разумения, – сказал он тогда.

Старик долго смотрел на него и ответил, назвав его истинным именем:

– Мир велик и странен, Хара, но он не больше и не странней нашего разума. Думай иногда об этом.

Небо над городом потемнело, из глубины Великого острова шла гроза. Башни города пламенели белым на иссиня-черном фоне туч, и чайки носились над ними, подобно парящим искоркам.

«Красавица Роза» пристала, спустили сходни. В этот раз моряки пожелали ему доброго пути. Он закинул на плечи свой мешок, поднял накрытую корзину, в которой терпеливо ждал Хват, и спустился на берег.

Улиц было много и все — заполнены народом, но дорога к королевскому дворцу была ясно видна, и ему не оставалось ничего другого, кроме как пройти по ней и сказать, что он принес королю письмо от Верховного мага Ястреба.

Он шел от стражника к стражнику, от чиновника к чиновнику, переходил с широких ступеней парадной лестницы в высокие приемные, по лестницам с золочеными перилами во внутренние кабинеты с гобеленами на стенах. По мраморным и паркетным полам, под лепными, расписными, сводчатыми потолками он шел, повторяя свое заклинание: «Меня послал Ястреб, бывший некогда Верховным магом, с письмом к королю». Он не желал отдавать письмо. Его сопровождала целая толпа подозрительных, снисходительных, небрежно-вежливых стражников, лакеев и чиновников, они всячески препятствовали ему, тянули время, их становилось все больше и больше, они неотступно следовали за ним, задерживали его медленное продвижение вглубь дворца.

И вдруг все они исчезли. Перед ним открылась дверь, он вошел. Дверь закрылась.

Он оказался в одиночестве в тихой комнате. Широкое окно смотрело поверх крыш на северо-запад. Грозовые облака рассеялись, и широкая серебристая шапка Горы Онн показалась над дальними холмами.

Открылась другая дверь. Вошел мужчина одного примерно возраста с Алдером, одетый в черное, быстрый, с твердым лицом, гладким, как бронза. Он подошел прямо к Алдеру:

Протянув правую руку, он коснулся ладонью ладони Алдера, как было принято на Эа и Энладских островах. Алдер бездумно повторил знакомый жест. Спохватившись, он хотел было преклонить колена, или хотя бы поклониться, но подходящее время для этого, казалось, прошло. Он застыл в растерянности.

– Ты прибыл от господина моего Ястреба? Как он? В добром ли он здравии?

– Да, государь. Он посылает тебе… – Алдер торопливо полез за пазуху за письмом, которое он собирался вручить королю, преклонив колена, когда его наконец введут в тронный зал, – вот это письмо, господин мой.

Глаза, следившие за ним, были внимательны, вежливы и так же непреклонны, как и глаза Ястреба, но по ним было еще труднее догадаться, что думает их обладатель. Король принял письмо с безукоризненной вежливостью:

– Любому его вестнику принадлежат моя благодарность и гостеприимство. Если ты извинишь меня…

Алдеру наконец удалось поклониться. Король отошел к окну и стал читать письмо. Он прочел его по крайней мере дважды. Лицо его осталось таким же невозмутимым. Он подошел к двери, обратился к кому-то за ней и вернулся к Алдеру.

– Прошу тебя, – сказал он, – садись. Сейчас нам принесут чего-нибудь поесть. Я знаю, ты был во дворце весь день. Если бы начальник стражи догадался послать мне сообщение, тебе не пришлось бы часами карабкаться по стенам и переплывать через рвы, которыми они меня окружили… Ты был у господина моего Ястреба? В его доме у обрыва?

– Я завидую тебе. Я там не был. Я не видел его с тех пор, как мы расстались на Роке, половину моей жизни назад. Он не позволил мне явиться к нему на Гонте. Он не пожелал приехать на мою коронацию. – Лебаннен улыбнулся, как будто все это было неважно. – Это он дал мне мое королевство. – сказал он.

Усевшись, он кивнул в сторону второго стула, стоявшего напротив за маленьким столиком. Алдер смотрел в стол. Столешница была отделана костью и серебром, с узорами в виде длинных мечей между побегов и цветов рябины.

– Доброе ли было плавание? – спросил король и задал еще несколько вежливых вопросов, пока перед ними ставили блюда с холодным мясом и копченой форелью, салатом и сыром. Он принялся за еду с большим аппетитом, и Алдер с облегчением последовал его примеру. Король налил в хрустальные бокалы вино цвета бледного топаза, и поднял свой.

– За господина моего и дорогого друга, – сказал он.

Король заговорил о Таоне, на котором был несколько лет назад — Алдер помнил царившее на острове возбуждение, когда король прибыл в Меони. Потом он вспомнил нескольких музыкантов с Таона, арфистов и певцов, бывших сейчас при дворе, и спросил, не знает ли их Алдер — несколько имен и впрямь оказались знакомыми. Ему отлично удавалось сделать так, чтобы гость чувствовал себя непринужденно, да и еда с вином помогли.

Когда они поели, король снова наполовину наполнил бокалы вином и сказал:

– Письмо большей частью о тебе. Ты знал об этом?

Его тон почти не изменился после светского разговора, и Алдер на мгновение растерялся.

– Наверное, о том, что мне снится, – тихо ответил Алдер, опустив глаза.

Король некоторое время пристально смотрел на него. В его взгляде не было ничего неучтивого, и все же этот изучающий взгляд был более открытым, чем позволили бы себе большинство людей. Потом он поднял письмо и протянул его Алдеру.

Лебаннен не удивился – одни колдуны умеют читать, другие нет – однако он очевидно и искренне сожалел о том, что поставил гостя в неудобное положение. Его золотисто-бронзовое лицо покраснело. Он сказал:

– Прости, Алдер. Позволь, я прочту тебе, что он пишет.

– Конечно, господин мой, – ответил Алдер. Смущение короля заставило его на мгновение почувствовать себя равным ему, и он в первый раз заговорил свободно и с теплотой.

Лебаннен пропустил приветствие и первые несколько строк, и начал читать вслух:

– «Алдера с Таона, принесшего тебе это письмо, во сне влечет вопреки его воле в тот край, что мы с тобой некогда пересекли вместе. Он расскажет тебе о страдании там, где конец всякому страданию и переменах там, где ничто не меняется. Мы закрыли дверь, которую отворил Коб. Ныне, быть может, суждено пасть самой стене. Один лишь Азвер услышал его. Господин мой Король выслушает его и будет действовать так, как советует мудрость и требует нужда. Алдер несет с собой мое пожизненное почтение и верность господину моему Королю. А также мое пожизненное почтение и уважение госпоже моей Тенар. А также моей возлюбленной дочери Теану устное послание от меня». Подписано руной Когтя.

Лебаннен поднял взор и посмотрел в глаза Алдеру.

И снова Алдер повторил свой рассказ. Он повторил его коротко и не очень хорошо. Хотя Алдер и испытывал трепет перед Ястребом, бывший Верховный маг одевался и жил как старый крестьянин, человек одного с Алдером происхождения и положения. Но как бы добр и вежлив ни был король, он выглядел как король, держал себя как король, был королем, и расстояние между ними было для Алдера непреодолимо. Он рассказал свою историю со всей возможной скоростью и облегченно умолк.

Лебаннен задал несколько вопросов. Лилия и затем Баклан по разу коснулись его: с тех пор ни разу? И прикосновение Баклана жгло?

Алдер показал руку. Старые отметины были еле видны под месячным загаром.

– Я думаю, что люди с той стороны стены коснулись бы меня, подойди я ближе.

– Иногда мне кажется, что я, пожалуй, знал того или другого.

– Их так много, господин мой. Порой мне кажется, что она там. Но я не вижу ее.

Разговоры об этом вернули воспоминания, приблизили их, чересчур приблизили. Он почувствовал, как его снова затопляет страх. Ему показалось, что сейчас стены комнаты растают, а вечернее небо с парящим над холмами венцом горы исчезнет, подобно срываемому занавесу, и он окажется там, где был всегда — на темном холме, у стены, сложенной из камней.

Он поднял глаза, не в силах справиться с потрясением, чувствуя головокружение. Комната оказалась яркой, лицо короля жестким и ясным.

Это было приглашение, но Алдер смог лишь кивнуть, принимая его, как принимают приказ.

– Отлично. Я распоряжусь, чтобы ты мог передать сообщение, которое ты привез для госпожи Теану, завтра. И я знаю, что Белая Госпожа хочет с тобой поговорить.

– Господин мой, я так сожалею, что принес дурные вести!

– Любые вести от человека, пославшего тебя — благодеяние для меня и честь для посланца. И я с большей радостью приму плохие новости от честного человека, чем ложь от льстеца, – сказал Лебаннен, и Алдер, признав в этих словах истинный говор родных островов, почувствовал некоторое облегчение.

Король вышел, и тут же в дверь, через которую вошел Алдер, заглянул какой-то мужчина со словами: «Я отведу тебя в твои покои, если последуешь за мной, господин».

Это был пожилой человек, хорошо одетый и державшийся с достоинством. Алдер последовал за ним, так и не разобрав, слуга это или дворянин, а потому не смея спросить его о Хвате.

За комнату до той, где он встретился с королем, чиновники, стражники и слуги наконец настояли, чтобы он оставил корзинку у них. До того ее уже с подозрением рассмотрели и проверили десять или пятнадцать чиновников. Он десять или пятнадцать раз объяснил, что принес кота с собой, потому что негде было оставить его в городе. А теперь приемная, где его заставили расстаться с корзинкой, осталась далеко позади, их путь не лежал через нее, ему было никогда не найти ее, она осталась на другой стороне дворца, отделенная от него коридорами, галереями, залами, дверьми…

Его проводник поклонился и ушел, оставив его в небольшой и очень красивой обставленной комнате. На стенах висели гобелены, на полу лежал ковер, стул был обит расшитой тканью. Из окна открывался вид на гавань. На столе стояла чаша с фруктами и кувшин с водой. А рядом со столом стояла корзинка.

Алдер открыл ее. Оттуда неторопливо выбрался Хват с видом кота, которому не привыкать жить во дворце. Он потянулся, обнюхал в знак приветствия пальцы Алдера, и принялся изучать комнату. Обнаружил занавешенный альков с кроватью и запрыгнул на нее. В дверь негромко постучали. Вошел молодой человек с большим и тяжелым деревянным ящиком без крышки. Он поклонился Алдеру, пробормотав: «Песок, господин», поставил ящик в дальнем углу алькова, снова поклонился и вышел.

– Знаешь, – обратился он к котенку, хотя не имел привычки с ним разговаривать; им хватало молчаливого тепла прикосновения. – Я сегодня виделся с королем.

Королю пришлось поговорить со множеством людей, прежде чем он смог присесть на своей кровати. Главными, конечно, были посланцы Верховного короля каргов. Они готовились покинуть Хавнор, ибо достигли цели своего путешествия, к вящему своему удовольствию, хотя и не к удовольствию Лебаннена.

А он так ждал их прибытия — оно должно было стать достойным плодом многолетних терпеливых переговоров, попыток примирения, приглашений. В первые десять лет своего правления он не добился в отношениях с каргами ровным счетом ничего. Король-Бог из Авабатха отвергал все его предложения мира и торговли, отсылал назад его послов, даже не выслушав их, и заявлял, что боги не ведут переговоров с подлыми смертными, а менее всего — с проклятыми волшебниками. Но за неизменными заявлениями Короля-Бога о божественной и вселенской империи не последовали обещанные огромные флоты, несущие воинов в шлемах с перьями покорять безбожный Запад. Даже пиратские набеги, так долго терзавшие восточные острова Архипелага, постепенно прекратились. Пираты превратились в контрабандистов, которые меняли все, что могли незаконно вывести с Карего-Ат, на сталь и бронзу Архипелага, ибо земли Каргада были бедны рудой.

Эти контрабандисты и принесли первые вести о возвышении Верховного Короля.

На Гур-ат-Гуре, самом восточном, самом большом и самом бедном острове империи Каргад, некий военачальник по имени Тол объявил себя наследником Торега из Упуна и потомком бога Вулуа и заявил свои права на титул Верховного короля этого острова. Затем он покорил Атнини, а потом, с соединенными флотами и силами, набранными на Гур-ат-Гуре и Атнини, вторгся на самый богатый серединный остров, Карего-Ат, и завоевал его. Когда его воины уже сражались на подступах к столице, городу Авабатху, горожане подняли восстание против тирании Короля-Бога. Они учинили бойню среди верховных жрецов, изгнали из храмов чиновников и отворили ворота города, встретив короля Тола, наследника трона Торега, знаменами и плясками на улицах.

Король-Бог, сопровождаемый остатками гвардии и немногими выжившими служителями своего культа, бежал к Гробницам Атуана. И там, в пустыне, на развалинах разрушенного землетрясением храма Безымянных, один из жрецов-евнухов перерезал Королю-Богу горло.

Тол провозгласил себя Верховным королем Четырех Земель Каргада. Узнав об этом, Лебаннен немедленно отправил к брату-королю послов с приветствиями и заверениями в дружественном отношении к нему Архипелага.

Последовали пять лет нелегких, утомительных переговоров. Тол был яростным воином на шатавшемся троне. Он правил на развалинах теократии, и все управление в его владениях было ненадежно, всякая власть — сомнительна. Время от времени в разных концах страны появлялись малые короли, и Верховному королю приходилось покупать их или подчинять силой. «Горе владыкам!» — кричали отшельники и еретики, из храмов и пещер призывали на богоубийц чуму, землетрясения и наводнения. Тол правил бурлящей, разделенной империей и не мог доверять могущественному и богатому Архипелагу.

Речи их короля о дружбе, о процветании под знаком Кольца Мира, были для него пустыми словами. Разве Кольцо не принадлежало каргам? Его сделали в древности на Западе, но давным-давно король Торег из Упуна принял его в дар от героя Эррет-Акбе в залог мира между каргскими и ардическими землями. Кольцо исчезло, и последовала война, а не мир. А потом Маг-Ястреб нашел и похитил его, вместе со жрицей Гробниц Атуана, и увез и Кольцо, и жрицу с собой в Хавнор. Вот и верь после этого Архипелагу.

Через своих послов Лебаннен вежливо и терпеливо повторял, что сначала Кольцо Мира было подарком Морреда Эльфарран, драгоценным знаком памяти о самых любимых короле и королеве Архипелага. И священной вещью притом, ибо на нем была начертана руна Воссоединения, могущественный знак благословения. Почти четыреста лет назад Эррет-Акбе увез его в Каргад как напоминание о клятве ненарушимого мира. Но жрецы Авабатха преступили клятву и сломали Кольцо. А сорок лет назад Ястреб с Рока и Тенар с Атуана восстановили его. Так как насчет мира?

Такова была суть его посланий Верховному Королю. А месяц назад, после летнего Долгого Танца, из Каргада явился целый флот: они проплыли через весь Фелквейский пролив, через Эбавнорский пролив и вошли между утесов-врат в Хавнорский залив. То были длинные красные корабли с красными парусами, а на них — воины в шлемах, украшенных перьями, послы в великолепных одеяниях и несколько закутанных в покрывала женщин.

«Пусть дочь Верховного короля Тола, наследника трона Торега, потомка Вулуа, наденет на свою руку Кольцо Мира, как носила его Королева Эльфарран с Солеа, и это станет знаком вечного мира между западными и восточными островами».

Таково было послание Верховного короля Лебаннену. Оно было начертано крупными ардическими рунами на свитке, но на приеме в честь прибытия каргов, прежде чем передать свиток Лебаннену, посол Тола громко зачитал его в присутствии всего двора, собравшегося почтить каргских посланников. Возможно, это было лишь оттого, что посол в действительности не читал ардические руны, а медленно и громко произносил заученные наизусть слова, но они показались ультиматумом.

Принцесса не сказала ни слова. Она стояла в окружении десяти прислужниц или рабынь, прибывших с нею на Хавнор и стайки придворных дам, спешно назначенных заботиться о знатной гостье. Она была с ног до головы закутана в покрывало — так, видимо, предписывали знатным женщинам обычаи Гур-ат-Гура. Красная ткань, шитая золотом, спадала с плоской шляпы или прически, так что принцесса казалась красным столбом или колонной — цилиндрической, бездвижной, безъязыкой.

– Верховный король Тол оказывает нам великую честь, – сказал Лебаннен своим тихим, ясным голосом, и умолк. Послы и весь двор ждали. – Добро пожаловать, принцесса, – обратился он к закутанной в покрывала фигуре. Та не шелохнулась.

– Пусть принцессу разместят в Речном дворце, и пусть исполняют все ее желания, – произнес Лебаннен.

Речной дворец был небольшим и очень красивым дворцом на северной окраине города, встроенным в старую городскую стену. Террасы его спускались к речке Серренен. Его построили при королеве Эру, и потому его часто называли Дворцом Королевы.

Когда Лебаннен взошел на трон, по его приказу дворец восстановили и заново обставили, как и дворец Махариона, где расположился двор. Он использовал Речной дворец для летних праздников, а порой — как убежище, когда на несколько дней сбегал от двора.

И теперь по рядам придворных пробежал шепот. Дворец Королевы?

После обмена любезностями с послами каргов Лебаннен покинул зал для приемов. Он направился в свою комнату для переодевания, где мог побыть в одиночестве, насколько мог быть в одиночестве король. За ним последовал старый слуга по имени Дуб, который был с ним всю его жизнь.

Он швырнул свиток на стол. «Сыр в мышеловке», – пробормотал он. Его трясло. Он выхватил из ножен кинжал, который всегда носил с собой, и вогнал в столешницу, пронзив послание Верховного короля насквозь. «Свинья в загоне», – сказал он. «Товар на продажу. Кольцо ей на руку и ошейник мне на шею».

Дуб смотрел на него в недоумении и испуге. Принц Аррен с Энлада никогда не терял самообладания. Даже в детстве, когда он, случалось, плакал, дело ограничивалось одним горьким всхлипом. Он был слишком хорошо воспитан, слишком хорошо обучен, чтобы поддаваться гневу. И заняв трон, став королем, «живым прошедшим по темному царству смерти», он бывал строг, но, как казалось Дубу, всегда был слишком силен, слишком горд, чтобы гневаться.

– Я не дам им себя использовать! – сказал он, снова вонзая кинжал в столешницу. Лицо его было так искажено слепой яростью, что старик отшатнулся в страхе.

Лебаннен увидел его. Он всегда видел людей вокруг себя.

Он вложил кинжал в ножны. Сказал, уже более спокойным голосом:

– Клянусь именем своим, Дуб, я скорее уничтожу Тола и его королевство, чем дам ему использовать себя как подставку к трону.

Наконец он сел и дал Дубу снять со своих плеч тяжелую, шитую золотом королевскую мантию.

Дуб никому и словом не обмолвился об этом разговоре, но весь двор и без того обсуждал принцессу каргов. Гадали о том, как с ней поступит король, и судачили о том, как он с нею уже поступил.

Он не сказал, что принимает предложение взять принцессу в жены — ибо все сошлись на том, что принцессу предложили ему в жены, а слова о Кольце Эльфарран лишь прикрывали предложение, сделку или угрозу. Но он его и не отверг. Его ответ, бесконечно обсуждаемый, был таков: добро пожаловать принцессе, все ее желания будут исполнены, ее надлежит поселить в Речном дворце, во Дворце Королевы. Это что-нибудь да значило. С другой стороны, почему же не прямо в Новом дворце? Зачем посылать ее на другой конец города?

Не успела закончиться коронация Лебаннена, как ко двору начали представлять девиц. Там были девушки из знатных семей и княжны с Энлада, Эа и Шелитха, из Домов, возводивших свои родословные к Королям. Всех их встречали истинно по-королевски, и король танцевал на всех свадьбах — ибо одна за другой они выходили за знатных дворян или богатых купцов. Все знали, что король ценит женское общество и женскую мудрость, что он охотно поухаживает за прелестной девушкой и выслушает от умной женщины совет, шутку или утешение. Но за все это время никогда даже и намека не возникало на то, что кому-то из них удалось и близко подобраться к возможности брака. И никого никогда не селили в Речном дворце.

«У короля должна быть королева», — время от времени напоминали ему советники.

«Ты просто должен жениться, Аррен», — сказала ему покойная мать, когда он видел ее в последний раз.

«Наследник Морреда, ужели у тебя не будет наследника?» – спрашивали простые люди.

И всем им он отвечал, разными словами и на разные лады: «Дайте мне время. Я правлю разрушенным королевством. Дайте мне сперва выстроить дом, достойный королевы, построить королевство, которое не стыдно передать наследнику». Его любили, ему верили, он все еще был молод и, при всей своей серьезности, обаятелен и убедителен. И потому ему удавалось избегать девиц, мечтавших выйти за него. До сих пор.

Что скрывали красные покрывала? Кто жил в этом многослойном шатре? Дам, назначенных в свиту принцессы, засыпáли вопросами. Красавица ли она? Дурнушка? Правда ли, что она высокая и стройная, приземистая и крепко сбитая, рябая, кривая? Верно ли что у нее льняные волосы, что у нее волосы цвета воронова крыла, что ей сорок пять лет, что ей десять лет, что это беспомощный недоумок, что это блестящая красавица? Постепенно слухи улеглись, и стал вырисовываться такой портрет: девушка молодая, но уже не ребенок, а волосы не льняные и не черные. Недурна собой, говорили одни дамы; некрасива, говорили другие. Все сходились в том, что по-ардически она не знает ни слова и отказывается учиться. Прячется среди своих женщин, а когда приходится выходить, скрывается под красными покрывалами. Король нанес ей визит вежливости. Она не поклонилась, не заговорила с ним, вообще ничего не делала, просто стояла неподвижно — «как кирпичная труба», раздраженно рассказывала старая госпожа Иеса. Он разговаривал с нею через бывших своих послов в Каргаде и каргского посла, который неплохо говорил на ардическом. Прилежно сказал подобающие комплименты и справился об ее пожеланиях. Переводчики обратились к женщинам из ее свиты — их покрывала были короче и, казалось, были менее непроницаемы. Женщины собрались вокруг неподвижной красной колонны и принялись гудеть, шептать, бормотать. Наконец, они сообщили переводчикам, а те — королю, что принцесса была довольна всем и ей ничего не требовалось.

Через полмесяца после ее прибытия с Гонта приплыли Тенар и Теану. Лебаннен послал за ними корабль с просьбой приехать еще до того, как корабли каргов привезли принцессу, и по причинам, не имевшим с нею или королем Толом ничего общего. Но, едва оставшись наедине с Тенар, он не выдержал:

– Расскажи мне о ней, – сказала Тенар, слегка удивившись.

Тенар приехала только что. Пятнадцать лет назад, на Гонте, Лебаннен совсем недолго видел ее. В прошедшие годы они, правда, писали друг другу, но он никак не мог привыкнуть к тому, что волосы ее поседели, и она казалась как будто меньше ростом, чем помнилось ему. Но, как и пятнадцать лет назад, он сразу почувствовал, что может ей все рассказать, и она поймет.

– Пять лет я старался развивать с Толом торговлю и завоевать его доверие, потому что он — военный вождь своего народа, а я не хочу, чтобы моему королевству, как во времена Махариона, угрожали драконы на западе и карги на востоке. И потому что я правлю под Руной Мира. Все получалось неплохо — до сих пор. А теперь откуда ни возьмись появляется какая-то девушка, и он говорит: «Хочешь мира, отдай ей Кольцо Эльфарран». Твое Кольцо! Твое и Геда!

– Что такое дочь для варварского короля? Товар на продажу. Предмет торговли. Ты знаешь это! Ты там родилась!

Это было на него непохоже, и он сам это почувствовал. Он вдруг упал на колени, поймал руку Тенар и покаянно коснулся лбом ее пальцев.

– Прости меня, Тенар. Это безумно злит меня. Я не знаю, что мне делать.

– Ну, пока ты ничего не делаешь, ты в безопасности… Может быть, у принцессы есть какие-то свои соображения?

– Какие у нее могут быть соображения? Она прячется в своем красном свертке, не желает говорить, не желает показать лицо, она с таким же успехом могла бы быть столбом для шатра. – Он попытался засмеяться. Его встревожило собственное неуправляемое негодование, и он попытался найти ему оправдание. – И все это свалилось на меня как раз вместе с дурными вестями с запада. Это из-за них я попросил вас с Теану приехать, а не из-за этих глупостей.

– Это не глупости, – сказала Тенар, но он только отмахнулся и принялся говорить о драконах.

Вести с запада и вправду были тревожные, так что большую часть времени ему удавалось выбросить принцессу из головы. Все же раньше он никогда не откладывал дела правления, притворяясь, что не замечает их. Когда тебя используют, начинаешь использовать других. Через несколько дней после того разговора он попросил Тенар навестить принцессу, попытаться разговорить ее. «В конце концов, ты знаешь ее язык», сказал он.

– Может быть, – ответила Тенар. – Никогда никого с Гур-ат-Гура не знала. На Атуане мы звали их варварами.

Он был наказан, и поделом. Но Тенар, разумеется, сделала, как он просил. Вскоре она сообщила ему, что они с принцессой и правда говорят на одном языке, или почти на одном, и что принцесса и знать не знала, что бывают другие языки. Она думала, что все здесь — придворные, дамы свиты — злобные безумцы и дразнят ее, лая и ухая, как звери. Насколько могла судить Тенар, она выросла в пустыне, в исходных владениях короля Тола на Гур-ат-Гуре, и совсем недолго пробыла при имперском дворе в Авабатхе, когда ее послали в Хавнор.

– И потому прячется в своем шатре. Кем она меня считает?

– Я не могу на ней жениться, – вдруг решительно сказал он. – Я отправлю ее назад.

– Возвращенная невеста обесчещена. Если ты отправишь ее назад, Тол может убить ее, чтобы не дать бесчестью пасть на свой дом. И в любом случае он решит, что ты хочешь его бесчестья.

Его лицо снова исказилось яростью. Тенар опередила его.

– Таковы варварские обычаи, – жестко сказала она.

Он принялся шагать по комнате взад и вперед.

– Что ж. Но я не приму эту девушку как королеву Королевства Морреда. Можно ли ее научить ардическому? Хоть нескольким словам? А может, она необучаема? Я скажу Толу, что король Архипелага не может жениться на женщине, не знающей языка королевства. Пусть ему это не понравится, пора дать ему шлепка. И это даст мне время.

– Как я могу о чем-то просить ее, когда она все наши речи кажутся ей тарабарщиной? Какая польза будет от того, что я явлюсь к ней? Я подумал, может, ты, Тенар, сможешь поговорить с ней… Ты же понимаешь, что это за жульничество, они используют эту девушку, чтобы заставить Тола казаться равным мне, используют Кольцо — Кольцо, которое ты вернула нам — как ловушку! Нельзя допустить и намека на то, что я потворствую этому. Я согласен потянуть время, чтобы выиграть мир. Не больше. Даже это — подлый обман. Скажи девушке то, что сочтешь нужным. Я не желаю иметь с ней дела.

И он вышел из комнаты в праведном гневе, который медленно остывал, постепенно превращаясь во что-то, очень напоминавшее стыд.

Когда посланцы каргов объявили, что должны возвращаться, Лебаннен, тщательно подбирая слова, написал королю Толу письмо. Он выразил удовлетворение честью, оказанной ему приездом принцессы в Хавнор и уверенность в удовольствии, которое король и двор получат, познакомив ее с обычаями и языком королевства. Он ничего не сказал о Кольце, не сказал, что он женится на ней, и не сказал, что он на ней не женится.

Это был вечер того дня, когда он говорил с колдуном по имени Алдер, которого преследовали дурные сны. Он встретился с каргами и передал им письмо для Верховного короля. Сперва он зачитал его вслух, как посол каргов зачитал ему письмо Тола.

Посол слушал с самодовольным видом. «Верховный король будет рад», – сказал он.

Лебаннен продолжал обмениваться с посланниками любезностями и показывал им дары для Тола, не переставая дивиться тому, как легко посол принял этот уклончивый ответ. И все мысли приходили к одному заключению: «Он знает, что загнал меня в ловушку». На это его разум безмолвно и яростно отвечал: «Ни за что».

Он спросил у посла, не желает ли тот посетить Речной дворец, чтобы попрощаться со своей принцессой. Тот недоуменно воззрился на него, словно ему предложили попрощаться с доставленным свертком. Лебаннен снова почувствовал, как в нем закипает гнев. На лице посла появилось осторожное, успокаивающее выражение. Лебаннен заставил себя улыбнуться и пожелать посланцам Тола попутного ветра до Каргада. Наконец он покинул зал для приемов и пошел к себе.

Почти всякое его движение сопровождалось ритуалами и церемониями. Королю полагалось всегда быть на виду. Но он занял трон, пустовавший веками, вселился во дворец, в котором не было церемониала, а потому кое-что мог устраивать так, как ему хотелось. В свою опочивальню церемонии он не пустил. Его ночи принадлежали только ему. Пожелав доброй ночи Дубу, который спал в прихожей, он закрыл дверь. Сел на кровать. Усталость, гнев и странное чувство одиночества навалились на него.

На шее он всегда носил тонкую золотую цепочку с мешочком, в котором лежал камень. Ничем не примечательный черный кусок скалы с зазубренными краями. Он вынул его, подержал в руке, задумался.

Он постарался выбросить из головы все эти каргские глупости, попытался думать о колдуне по имени Алдер и его снах. Но чувствовал он только боль и зависть к Алдеру, который сходил на берег на острове Гонт, разговаривал с Гедом, побывал у него.

Вот почему ему было одиноко. Тот, кого он называл своим господином, человек, которого он любил больше всех на этом свете, не желал подпускать его к себе и не желал приезжать к нему.

Неужели он думал, что потерял вместе с волшебной силой и уважение Лебаннена? Что Лебаннен теперь будет его презирать? Если помнить о том, какую власть имеет сила над умами и душами людей, это не казалось невероятным. Но Гед, конечно же, лучше знает его или, по крайней мере, лучше думает о нем.

Или дело было в другом? Он и в самом деле был господином и наставником Лебаннена, а теперь стал его подданным. Это и правда могло быть тяжело для Геда: они поменялись местами навсегда. Но Лебаннен слишком отчетливо помнил, как Гед преклонил перед ним оба колена тогда, в тени, отбрасываемой драконом, на виду у Мастеров, Совет которых он возглавлял. А поднявшись, поцеловал Лебаннена и пожелал ему править долго и справедливо, назвав его господином и дорогим другом.

«Это он дал мне мое королевство», – сказал он сегодня Алдеру. Вот когда это произошло. Гед отдал ему королевство. Целиком, ничего не требуя взамен.

Так вот почему он не желал приезжать в Хавнор, не хотел, чтобы Лебаннен с ним советовался. Он передал ему власть — целиком, ничего не требуя взамен. Он не желал вмешиваться, не хотел, чтобы его тень пала на свет правления Лебаннена.

«Он покончил с делами», – сказал тогда Привратник.

Но рассказ Алдера заставил Геда отправить того сюда, к Лебаннену, чтобы Лебаннен поступил, как требует нужда. Рассказ этот и в самом деле был странен, странны были и слова Геда. «Теперь, возможно, суждено пасть стене». Что же это могло означать? И почему сны одного человека были так важны?

Ему и самому снились окраины вечно сухой страны, давным-давно, когда они с Гедом Верховным магом путешествовали вместе, еще до того, как они добрались до Селидора.

А на Селидоре, самом западном из всех островов, он последовал за Гедом в сухой край. Через стену, сложенную из камней. Вниз, в покрытые мраком города, где мертвые стояли на лестницах и бесцельно ходили по улицам, освещаемые лишь светом недвижных звезд. С Гедом он совершил изнурительное путешествие через весь этот край к темной долине, где не было ничего, кроме пыли и камней, к подножию гор, не имевших другого имени, кроме горя.

Он раскрыл ладонь и посмотрел на маленький черный камень, снова сжал кулак.

Сделав то, что должны были сделать, они стали подниматься из устья высохшей реки в горы, дорогой, запретной для мертвых. Они спотыкались и падали, карабкались все выше и выше, цепляясь за камни, которые жгли и стирали руки. Потом Гед упал и не мог идти дальше. Лебаннен тащил его, сколько мог, и наконец забрался с ним к черному небу, на утес у конца тьмы, к обрыву, за которым была вечная ночь. И с края этой пропасти он с Гедом на руках вышел к свету солнца и плеску волн у берегов живого мира.

Давно ему не вспоминалось так живо и ясно то страшное путешествие. Но маленький черный камень с тех гор всегда был у него над сердцем.

И теперь ему казалось, что память о том темном, пыльном крае всегда была с ним. Она таилась на дне мыслей, под яркой многоцветной игрой дня, сколько бы он ни отворачивался от нее. Он отворачивался, ибо не мог выдержать того, что знал: вот куда он отправится в конце концов, отправится один, без спутника, и навсегда. И будет молча стоять с потухшими глазами, одна из теней города теней. И никогда не увидит больше солнечного света, не напьется воды и не коснется живой руки.

Лебаннен вскочил, словно пытаясь стряхнуть с себя эти болезненные мысли, положил камень обратно в мешочек, завязал его, разделся и лег. И сразу увидел это снова: сухой бесцветный край, край пыли и скал. Далеко впереди поднимались к небу острые черные пики гор, но там, где он стоял, по правую руку склон сбегал вниз, все ниже и ниже в непроглядную тьму. «Что там?» — спросил он у Геда во время бесконечно долгого пути к горам. Его спутник ответил ему, что не знает, что эта дорога, возможно, не имеет конца.

Он рывком сел на кровати, раздосадованный, встревоженный неумолимым течением мыслей. Поискал глазами окно. Оно выходило на север. Ему нравился открывающийся из него вид: далекая вершина горы Онн царила над холмами. За нею, еще дальше на север, за просторами Великого острова и моря Эа, лежал Энлад — его дом.

Лежа в постели, он видел лишь небо, ясное летнее небо. Сияло в вышине Сердце Лебедя, ниже мерцали звезды поменьше. Его королевство. Царство света, царство жизни, где звезды распускались, подобно белым цветам, на востоке и, сияя, скатывались с небосвода на западе. Он не желал думать о том, другом царстве, где звезды были неподвижны, руки людей бессильны, и не было верной дороги, ибо все дороги вели в никуда.

Глядя на звезды, он заставил себя оставить эти воспоминания и мысли о Геде. Он стал думать о Тенар, о звуке ее голоса, о прикосновении ее руки. Придворные были церемонны, осторожны, когда касались короля. Не такова была Тенар. Смеясь, она взяла его руки в свои. Она делала это легче, чем его мать.

Роза, княгиня Дома Энлада, умерла от лихорадки два года назад, когда он плыл на корабле, чтобы посетить город Берилу на Энладе и острова, лежавшие южнее. Он не знал об ее смерти, пока не сошел с корабля. Город и дом были погружены в траур.

Теперь его мать была там, в темном краю, в сухом краю. Если бы он оказался там и прошел мимо нее на улице, она бы не оглянулась. Не заговорила бы с ним.

Он яростно сцепил руки. Поправил подушки, стараясь успокоиться, устроиться поудобнее, пытаясь не думать о тех местах, думать о чем-то, что удержало бы мысли от возвращения туда. Он пытался вспомнить мать, какой она была при жизни, вспомнить ее голос, темные карие глаза под темными тонкими бровями, изящные руки.

Или думать о Тенар. Он понимал, что попросил Тенар приехать в Хавнор не затем лишь, чтобы посоветоваться. После смерти матери у него осталась только она. Ему нужна была эта любовь, он хотел, чтобы кто-то дал ему ее, хотел давать ее кому-то. Беспощадную любовь, не знающую снисхождения, не ставящую условий. Глаза Тенар были серыми, а не карими, но она видела его насквозь, со всепроникающей нежностью, которую было не обмануть ни словами, ни поступками.

Он знал, что хорошо делал то, что призван был делать. Он знал, что неплохо исполнял роль короля. Но только когда он был с матерью или с Тенар, он чувствовал без всяких сомнений что такое быть королем.

Тенар познакомилась с ним, еще когда он был совсем молод, до того, как он был коронован. Она сразу полюбила его. Она любила его, любила то, кем он был для Геда, и любила то, кем он был для нее. Он был для нее сыном, который никогда не делал ей больно (не ранил ее сердца?).

Но если он собирался и дальше так нечестно гневаться на эту бедную девушку с Гур-ат-Гура, ему это скоро удастся.

Тенар была на прощальной аудиенции для послов из Авабатха. Лебаннен попросил ее присутствовать, и она с радостью согласилась. Когда в начале лета они приплыли в Хавнор и обнаружили при дворе каргов, она ожидала, что те будут избегать ее или, во всяком случае, смотреть на нее искоса. Она была беглой жрицей, это она похитила вместе с Магом-Ястребом Кольцо Эррет-Акбе из сокровищницы Гробниц Атуана и предала Гробницы, бежав с ним в Хавнор. Это благодаря ей на троне Архипелага снова появился король. Карги вполне могли держать на нее зло за это. Вдобавок Тол с Гур-ат-Гура возродил поклонение Богам-Близнецам и Безымянным, величайший храм которых обокрала Тенар. Она изменила не только стране, но и вере.

Но все это было давно, больше сорока лет назад, и уже стало почти легендой. А правители помнят лишь то, что хотят помнить. Посол Тола нижайше попросил, чтобы ему была предоставлена честь встречи с Тенар. Он приветствовал ее с безукоризненно благоговейным уважением, и ей показалось, что какая-то доля этого благоговения была неподдельной. Он называл ее госпожой, Арой, Поглощенной, Вечно возрождающейся. Ее не звали этими именами долгие годы, и теперь они звучали для нее странно. Но она получила подлинное, хотя и немного печальное, удовольствие, услышав родной язык и обнаружив, что все еще может говорить на нем.

Так что она пришла попрощаться с послом и его свитой и попросила посла заверить Верховного короля каргов в том, что его дочь прекрасно себя чувствует. Она восхищенно проводила взглядом высоких худощавых мужчин со светлыми волосами, заплетенными в косички, в шлемах с плюмажами, в парадных кольчугах из серебра, украшенных перьями. В Каргаде она редко видела мужчин своего народа. Жить возле Гробниц дозволялось только женщинам и евнухам.

После церемонии она ускользнула в дворцовый сад, в теплую летнюю ночь. Неугомонный ветерок шевелил цветущие ветви. Звуки города за оградой дворца напоминали тихий шепот спокойного моря. По дорожке под деревьями шли, обнявшись, молодой придворный и его дама. Чтобы не мешать им, Тенар пошла мимо фонтанов и роз в другой конец сада.

Лебаннен снова хмурился, покидая тронный зал. Что же случилось с ним? Никогда раньше его душа так не бунтовала против обязанностей, которые накладывало на него положение. Разумеется, он знал, что король должен жениться и почти не имеет выбора, на ком жениться. Он знал, что король, который не подчиняется своему народу — тиран. Он понимал, что народ хотел видеть королеву, народ хотел видеть наследников. Но он не сделал для этого ничего. Придворные дамы с радостью поделились с Тенар сплетнями о нескольких его любовницах, ни одна из которых нимало не пострадала от того, что об их отношениях с королем стало известно. Пока у него все получалось очень неплохо, но не думал же он поддерживать такое положение до бесконечности? Так почему же безупречное решение, которое предлагал король Тол, приводило его в такую ярость?

Пожалуй, не такое уж и безупречное. С принцессой все было не так просто.

Тенар знала, что ей придется учить девушку ардическому. И найти придворных дам, которые научили бы ее обычаям Архипелага и манерам, принятым при дворе — тут она, разумеется, ничем помочь не могла. Невежество принцессы было ей больше по душе, чем утонченность придворных.

Она злилась на Лебаннена за то, что он не мог или не хотел поставить себя на место девушки. Неужели он не понимал, каково ей? Родилась на женской половине в замке воина в далекой пустыне, скорее всего не видала мужчин кроме отца, дяди да пары жрецов. И вдруг незнакомые ей люди увозят ее из этой неизменной нужды и неизменяемого уклада жизни в долгое и страшное путешествие по морю - а потом бросают среди людей, о которых все отзывались только как о безбожных и кровожадных чудовищах, живущих на задворках мира, как о недочеловеках, потому что они волшебники, которые могут превращаться в животных и птиц... И ей суждено выйти за одного из них замуж!

Тенар смогла оставить свой народ и начать жизнь заново среди чудовищ и волшебников Запада, потому что с нею был Гед, а она любила его и верила ему. И все же ей пришлось нелегко. Частенько мужество покидало ее, и несмотря на все хавнорское гостеприимство, несмотря на все восторженные толпы, цветы и здравницы, несмотря на все чудесные имена, которыми ее награждали - Белая Дама, Дарительница Мира, Тенар Кольца - несмотря на все это, каждую ночь она сворачивалась калачиком в своей комнате, тогда, давным-давно, во дворце, где никто не говорил на ее языке, а она не знала всех тех вещей, которые знали все вокруг. И как только празднования окончились, и Кольцо было водворено на место, она попросила Геда увезти ее, и он выполнил обещание, ускользнув с нею на Гонт. Там она жила в Доме Старого Мага как ученица Огиона, и училась быть жительницей Архипелага, пока наконец, повзрослев, не поняла, как ей хочется жить.

Когда она приплыла в Хавнор с Кольцом, она была моложе, чем эта девушка. Но Тенар не пришлось расти в бессилии. Власть ее как Единственной Жрицы была скорее церемониальной, номинальной, но она выиграла настоящую власть над судьбой, когда отказалась от мрачных оков своего воспитания, добыв свободу для своего пленника и для себя. А дочь военного вождя если и имела какую-то власть, то лишь над мелочами. Когда отец сделался королем, ее, должно быть, стали звать принцессой, ей стали давать более изысканную одежду, больше рабов, больше евнухов, пока наконец не решили отдать кому-то ее саму. И ни в чем этом у нее не было никакого права голоса. Кроме женских покоев она видела во всем мире только то, что удавалось разглядеть из узких окон в толстых стенах замка сквозь несколько слоев красных покрывал.

Тенар родилась не на таком отсталом и варварском острове, как Гур-ат-Гур, и никогда не носила фейяг. Но она знала, каково расти в оковах железной традиции. И раз уж она в Хавноре, справедливость требовала от нее сделать все, что можно, чтобы помочь принцессе. Но Тенар не собиралсь оставаться здесь надолго.

Шагая по саду, глядя на струи фонтанов, переливающиеся в свете звезд, Тенар думала о том, когда же наконец сможет поехать домой.

Она не возражала против придворных церемоний, ее не ранило знание того, что под вежливостью скрывается кипящая смесь честолюбия, страстей, партий, заговоров. Она выросла среди ритуалов и лицемерия, и все это не тревожило ее и не пугало. Она просто скучала по дому Ей хотелось вернуться на Гонт, в свой дом, к Геду.

В Хавнор она приехала потому, что Лебаннен послал за ней и за Теану — и за Гедом, если тот согласен был приехать. Гед приехать не захотел, а Теану отказывалась ехать без нее. Вот это ее испугало и встревожило. Неужели дочь не могла покинуть ее? Лебаннену требовался не ее совет, а совет Теану. Но дочь жалась к ней, при хавнорском дворе она чувствовала себя так же неуютно, так же не на своем месте, как девушка с Гур-ат-Гура, и так же молча пряталась, как она.

И вот Тенар приходится быть нянькой, учителем и спутницей для них обеих, для двух испуганных девушек, не ведающих, что делать со своей властью. А ей самой нужна была лишь власть отправиться домой, где было ее место, и помочь Геду с садом.

Ей захотелось вырастить дома такие же белые розы: их запах в ночном воздухе был так сладок. Но на Пригорке было слишком ветрено, а летом слишком сильно пекло солнце. Да и козы, наверное, не стали бы отказываться от роз.

Наконец она зашла обратно во дворец и прошла через восточное крыло к комнатам, которые они занимали с Теану. Дочь спала — было уже поздно. Язычок пламени не больше жемчужины плясал на фитиле крошечного гипсового светильника. Мягкие тени скрывали высокие потолки. Тенар задула светильник, легла и вскоре погрузилась в сон.

Она шла по узкому коридору с высоким сводчатым потолком. В руках у нее был гипсовый светильник. Его неверный свет освещал лишь небольшой овал во тьме, которая была впереди и позади нее. Она подошла открытой двери комнаты в боковом ответвлении. Внутри были люди с птичьими крыльями. У некоторых были птичьи головы, головы ястребов и стервятников. Они неподвижно стояли или сидели на корточках, не глядя на нее. Они вообще никуда не смотрели, а глаза их были обведены красным и белым. Крылья свисали у них со спины как огромные черные плащи. Она знала, что летать они не могут. В них была такая скорбь, такая безнадежность, а в воздухе комнаты стоял такой чад, что ей захотелось отвернуться, броситься бежать, но она не смогла даже пошевелиться и, борясь с этим оцепенением, проснулась.

Вернулись теплая темнота спальни, звезды в окне, запах роз, тихие звуки города и дыхание Теану.

Тенар поднялась, пытаясь стряхнуть с себя остатки кошмара. Ей снилась Расписная Комната Лабиринта Гробниц, где она впервые встретилась с Гедом лицом к лицу сорок лет назад. Во сне росписи на стенах ожили. Только это была не жизнь, нет. Это была бесконечная, вечная смерть тех, кто умирал и не возрождался. Это были те, кого прокляли Безымянные: безбожники с запада, колдуны.

После смерти люди перерождаются. Таково было непреложное знание, в котором ее воспитали. Ее забрали у родителей в раннем детстве и увезли к Гробницам, чтобы сделать из нее Ару, Поглощенную. Там ей говорили, что она одна из всех людей всегда остается самой собой после возрождения. Порой она верила в это, но не всегда, даже когда была жрицей Гробниц, и никогда — с тех пор, как покинула их.

Но она знала, как знали все люди всех земель Каргада, что после смерти возродится в новом теле. Погасший огонек в то же мгновение вспыхнет снова: в утробе ли матери, в крохотном ли яйце, в семени ли травы, летящем по ветру. Он возродится, забыв прежнюю жизнь ради новой. Жизнь следует за жизнью, вечно.

Лишь те, кого отвергла сама земля, отвергли Древние ее Силы — злые колдуны Ардических Земель — не возрождались. Когда они умирали, они — так говорили карги — не возвращались в живой мир, а отправлялись в место скорби, где у них были крылья, но они не могли летать. И там, не людям и не птицам, им суждено было вечно влачить это безнадежное полу-существование. Жрица по имени Коссил — как же она любила рассказывать ей об ужасной участи этих хвастливых врагов Короля-Бога, об их душах, навечно выброшенных из мира света!

Но посмертное существование, о котором ей рассказывал Гед, то место, куда отправлялись люди его народа, этот неизменный край пыли и мрака — разве оно было менее скорбным, менее ужасным?

Ее осаждали вопросы, на которые у нее не было ответов. Она не принадлежала больше к каргам, ибо предала Святое Место — так отправится ли она в тот сухой край, когда умрет? Отправится ли туда Гед? Будут ли они проходить друг мимо друга, не обернувшись? Это было невозможно. А что, если он пойдет туда, а она будет перерождаться, и их разлука будет вечной?

Она отказывалась думать об этом. Понятно, почему ей приснилась Расписная комната. Столько лет спустя, после того, как она оставила все это. Она встречалась с послами, разговаривала по-каргски, вот в чем было дело. Она улеглась обратно, но тревога и страх, принесенные сном, не отпускали. Ей не хотелось возвращаться к кошмарам своей молодости. Хотелось вернуться в дом на Пригорке, лежать рядом с Гедом, слушать дыхание спящей Теану. Гед во сне не шевелился, спал, как каменный, но детские ожоги что-то сделали с горлом Теану, она всегда дышала чуть хрипло, и Тенар слушала это дыхание, слушала его ночь за ночью, год за годом. Это была жизнь, жизнь возвращающаяся вновь и вновь, этот милый сердцу звук, тихое хрипловатое дыхание.

Снова прислушиваясь к нему, она заснула, и снились ей лишь океаны воздуха и смена красок нового утра в высоком небе.

Алдер проснулся очень рано. Его маленький спутник всю ночь беспокойно ворочался, так же, как и он сам. Он был рад наконец подняться. Сев у окна, он сонно смотрел, как постепенно светлеет небо над гаванью, выходят в море рыбацкие лодки, медленно появляются из тумана паруса кораблей в огромной гавани, слушал шум пробуждающегося города. Он уже начал подумывать, не выбраться ли во дворец, чтобы узнать, что ему делать, когда в дверь постучали. Слуга принес поднос со свежими фруктами и хлебом, кувшин с молоком, и небольшую миску с мясом для котенка. «Я вернусь за тобой, когда объявят пятый час, и отведу тебя в присутствие короля», торжественно изрек он, а потом уже менее торжественно объяснил ему, как спуститься в дворцовый сад, если хотелось прогуляться.

Алдер, конечно, знал, что в сутках было шесть часов от полночи от полудня и шесть часов от полудня до полночи, но ни разу не слышал, чтобы их объявляли, и терялся в догадках, что имел в виду мужчина.

Но вскоре ему объяснили, что в здесь, Хавноре, в четвертый и пятый час до полудня, в полдень, и в первый, второй и третий час пополудни случается вот что. Четыре трубача выходят на высокий круговой балкон у основания самой высокой башни, шпилем которой был длинный меч героя, и трубят — один обратившись на запад, один на север, один на восток и один на юг. И поэтому вельможам двора и торговцам и корабелам города удобно приурочивать свои дела и встречи к назначенному часу. Это объяснил ему мальчик, которого он встретил в саду. Мальчик был худ и мал ростом, его куртка была длинновата. Потом он рассказал, что трубачи узнают, когда им трубить, по большим песочным часам, а еще по Маятнику Атх, который укреплен высоко внутри башни. Если раскачать этот маятник точно в начале часа, то он остановится точно в начале следующего. Еще он рассказал Алдеру, что трубачи играют части «Плача по Эррет-Акбе», который спел Король Махарион, вернувшись с Селидора, разную часть каждый час, и лишь в полдень исполняют мелодию полностью. И если ты куда-то идешь, чтобы успеть к началу часа, следует поглядывать на балкон, потому что они всегда появляются на несколько минут раньше и, если светит солнце, оно ярко вспыхивает на трубах, когда трубачи поднимают их. Мальчика звали Роди, он приехал в Хавнор с отцом, владетелем Метамы на Арке, должен был пробыть здесь год, учился в школе при дворце, ему было девять лет, и он скучал по матери и сестренке.

Алдер вернулся в комнату дожидаться своего проводника, чувствуя себя поувереннее. Разговор с мальчиком напомнил ему, что сыновья князей — дети, что сами князья — люди, а бояться ему следовало вовсе не людей.

Последовав за своим проводником по коридорам дворца, он пришел в длинную светлую комнату с окнами вдоль одной стены. Из окон были видны башни Хавнора, и удивительные мостики, выгибающиеся над каналами, перешагивающие через улицы, от башни к башне, от балкона к балкону. Он смотрел то на эту панораму, то на людей, собравшихся в дальнем конце комнаты, не зная, подойти ли к ним.

Король увидел его, подошел сам, доброжелательно поприветствовал, подвел к остальным и представил их одного за другим.

Первой он представил невысокую и очень светлокожую женщину с седеющими волосами и большими серыми глазами. На вид ей было лет пятьдесят. «Тенар», – сказал король, улыбаясь, – «Тенар, Вернувшая Кольцо». Она посмотрела Алдеру в глаза и тихо приветствовала его.

Следующим был мужчина примерно одного возраста с королем, одетый в просторные одежды из бархата и льна. Пояс его был украшен драгоценными камнями, на шее он носил ожерелье, а в ухе красовалась серьга с большим рубином. «Капитан Тосла», – сказал король. Твердое, жесткое лицо Тослы казалось вырезанным из темного дуба.

Затем король представил средних лет мужчину в скромной одежде. Встретив его прямой спокойный взгляд, Алдер решил, что этому человеку можно доверять. «Князь Сеге из Дома Хавнора».

Затем был мужчина лет сорока. Длинные тонкие пальцы сжимали посох в человеческий рост высотой, по которому Алдер узнал волшебника из Школы на Роке. На лице у него уже появились морщины. Держался он отстраненно, но учтиво поприветствовал Алдера. «Мастер Оникс», – сказал король.

Наконец, там была женщина, которую Алдер поначалу принял за служанку, ибо одета она была очень просто, держалась в стороне от остальных и смотрела в сторону, как будто глядя в окно. Ее гладкие, густые черные волосы блестящим водопадом спадали на плечи. Лебаннен подвел ее к Алдеру. «Теану с Гонта», – звонко, вызывающе сказал король.

Женщина на мгновенье посмотрела прямо на Алдера. Она была молода. Кожа на левой стороне лица была гладкой, с нежным медным оттенком, темный ясный глаз смотрел из-под изящной брови. Правая сторона была сожжена и казалась сплошным бугристым шрамом, глаза не было. Правая рука была похожа на сжатую лапу ворона.

Она протянула Алдеру руку по обычаю Эа и Энладских островов, как и остальные, но левую. Коснулась ладонью его ладони. Рука оказалась горячей, как будто ее терзала лихорадка. Она снова взглянула на него. Это был удивительный взгляд, взгляд единственного ясного, яростного глаза под нахмуренной бровью. Потом она снова опустила взор и отстранилась, словно хотела убежать от них, оказаться в другом месте.

– Мастер Алдер принес для тебя послание от твоего отца с Гонта, – сказал король, видя что посланник молчит.

Теану не подняла головы. Блестящие черные волосы почти скрывали изуродованную правую часть лица.

– Госпожа моя, – хрипло начал Алдер пересохшим ртом, – он велел мне задать тебе два вопроса.

Он испугался, что забыл послание, остановился, только затем, чтобы облизнуть губы и перевести дыхание, но передышка обернулась долгой тишиной.

– Спрашивай, – сказала Теану. Голос у нее был еще более хриплым, чем у него.

– Он велел спросить: кто отправляется в сухую страну? А когда я собирался уезжать, он сказал: «Спроси еще у моей дочери, пересекают ли драконы стену, сложенную из камней».

Теану кивнула и еще дальше отступила назад, словно желая унести загадки с собой, спрятать от них.

– Сухой край, – произнес король, – и драконы.

– Что же, – сказал он, – давайте сядем и поговорим.

– Может, поговорим снаружи, в саду? – предложила маленькая сероглазая женщина, Тенар, и король тут же согласился. Алдер слышал, как по пути она сказала королю:

– Ей тяжело весь день быть под крышей. Ей нужно небо.

Садовники принесли стулья и поставили их в тени огромной старой ивы, стоявшей на берегу одного из прудов. Теану отошла к кромке зеленой воды и смотрела, как несколько больших серебряных карпов лениво перебирают плавниками. Она явно хотела поразмыслить над вопросами отца, а не разговаривать, хотя ей был слышен их разговор.

Когда все остальные уселись, король попросил Алдера повторить свой рассказ. Их молчание было сочувствующим, и он поведал им свою историю спокойно и не торопясь. Когда он закончил, они немного помолчали. Потом волшебник по имени Оникс спросил у него:

Алдер ответил, что не припомнит никакого сна.

– А мне снилось, – сказал Оникс. – Мне снился Заклинатель, который учил меня в Школе на Роке. О нем говорят, что он умер дважды, ибо он вернулся из того края через стену.

– Мне снились души, которые не могут возродиться, – очень тихо сказала Тенар.

– Всю ночь мне мерещились голоса людей из моего детства, они звали меня, как тогда, когда я был ребенком. Но когда я пытался прислушаться, они оказывались лишь голосами стражников или криками пьяных матросов.

– Мне эта страна не снилась, – сказал король. – Я вспоминал ее. И воспоминания не желали уходить.

Он посмотрел на безмолвную фигуру у пруда, на Теану, но она только смотрела в пруд и молчала.

Больше никто не ничего не сказал, и Алдер не выдержал.

– Если я принес это бедствие с собой, вы должны отослать меня!

Волшебник Оникс ответил ему, без надменности, но с какой-то окончательностью в голосе.

– Если Рок отправил тебя на Гонт, а Гонт отправил тебя в Хавнор, то твое место в Хавноре.

– Много голов хуже, чем ни одной, – съязвил Тосла.

– Давайте отложим на время сны. Нашему гостю следует знать, что занимало нас до его приезда — почему в начале лета я попросил Тенар и Теану приехать, почему я призвал Тослу из его плаваний. Расскажи Алдеру об этом, Тосла.

Темнолицый мужчина кивнул. Рубин в его серьге блеснул, как капля крови.

– Дело в драконах, – сказал он. – В Западном пределе, на Улли и Узидеро, они вот уже несколько лет прилетают в деревни и хутора, летают низко, срывают когтями крыши с домов, пугают жителей. На Вратах Торина они дважды появлялись во время жатвы, палили поля своим дыханием, сжигали стога, поджигали соломенные крыши. Они не убивали людей, но люди гибли в пожарах. Они не нападали на замки тамошних владетелей в поисках сокровищ, как в Темные Годы — только на деревни и на поля. На торговом корабле, ходившем на юго-запад до самого Синили закупать зерно, говорят, что то же самое происходит и там: драконы являются и сжигают урожай как раз во время жатвы. А прошлой зимой на Семеле два дракона поселились на вершине вулкана, горы Анданден.

Оникс издал удивленное восклицание и на вопросительный взгляд короля ответил:

– Волшебник Сеппель с Пальна рассказывал мне, что эта гора была для драконов священным местом, в древности они слетались туда пить пламя из чрева земли.

– Ну так вот, они вернулись, – сказал Тосла. – И распугивают стада и отары, которые составляют там богатство людей, не причиняя вреда животным, но разгоняя их. Стада разбегаются. Жители говорят, что это еще совсем молодые драконы, черные и худые, и они пока не умеют дышать огнем. На севере Пальна, в горах, теперь тоже обитают драконы. Это дикие земли, крестьян там нет, но раньше в тех краях охотились на горных баранов и ловили соколов. А теперь драконы не пускают туда людей. Знает ли об этом тот волшебник с Пальна?

– Он рассказывал, что драконы в горах летают стаями, как дикие гуси.

– Пальн и Семель отделяет от острова Хавнор лишь Пальнское море, – сказал князь Сеге.

Алдер подумал, что от Семеля до Таона, его родного острова, меньше ста миль.

– Тосла отправился на своем корабле, «Чайке», на Драконьи Бега, – сообщил король.

– Но только лишь показались самые восточные из них, как слетелась целая туча этих бестий, – сказал Тосла с жесткой усмешкой. – Они прогнали меня, так же, как разгоняли скотину на островах. Бросались вниз, опаляли паруса, пока я не повернул назад. Но в этом-то нет ничего нового.

– Никто никогда не плавал на Драконьи Бега, кроме Повелителей Драконов.

– Я плавал, – сказал король и вдруг улыбнулся, широкой, мальчишеской улыбкой. – Но я плыл с Повелителем Драконов… Вот об этом-то времени я и думал. Когда я был в Западном Пределе с Верховным магом, когда мы искали волшебника Коба, мы проплывали мимо Джесседжа, еще дальше Симли, и там мы видели сожженные поля. А на Драконьих Бегах мы видели, как драконы дерутся между собой, словно бешеные звери.

После короткого молчания князь Сеге спросил:

– Могло ли случиться, что некоторые из драконов не оправились от безумия того худого времени?

– Прошло уже больше пятнадцати лет, – ответил Оникс. – Но драконы живут очень долго. Быть может, для них время идет по-другому.

– Но лишь в последние два года драконы стали нападать на людей, – сказал князь.

– Вот этого они не делали, – сказал Тосла. – Если дракон пожелает погубить жителей хутора или деревни, кто сможет ему помешать? Они уничтожают средства к пропитанию — урожаи, поля, стога, фермы, скот. Они говорят: «Прочь! Убирайтесь с Запада!»

– Но зачем же они палят, разрушают?! – вопросил волшебник. – У них есть речь! Они говорят на Языке Созидания! Морред и Эррет-Акбе говорили с драконами. Наш Верховный маг говорил с ними.

– Те драконы, которых мы видели на Драконьих Бегах, – сказал король – потеряли дар речи. В прореху, сделанную Кобом в ткани мироздания, утекали их силы, как утекали и наши. Один лишь великий дракон Орм Эмбар явился к нам и говорил с Верховным магом, позвал его на Селидор… – Он замолчал, глаза его смотрел куда-то в бесконечность. – И даже у Орма Эмбара речь была отнята перед смертью. – Он снова посмотрел куда-то в сторону, лицо его странно осветилось. – Это ради нас умер Орм Эмбар. Он открыл нам дорогу в темный край.

Все они молчали. Наконец тихий голос Тенар прервал тишину:

– Однажды Ястреб сказал мне… если я правильно припоминаю его слова… что дракон, и его речь — одно. Что дракон не учит Старшую Речь, она есть самое дракон.

– Подобно тому, как чайка есть полет. Как рыба есть плавание, – медленно проговорил Оникс. – Да.

Теану слушала, неподвижно стоя у берега. Теперь все смотрели на нее. На лице матери появилось напряженное ожидание, жажда ответа. Теану отвернулась.

– Как заставить дракона побеседовать с тобой? – спросил король. Вопрос был задан легко, как будто это была […], но ответом снова было молчание.

– Что ж, – сказал он, – я надеюсь, мы сможем этому научиться. Раз уж мы говорим о драконах, не расскажешь ли ты нам о девушке, которая явилась в Школу волшебников на Роке, ибо никто, кроме меня, еще не знает этой истории.

– Девушка в Школе! – фыркнул Тосла с издевательской усмешкой. – Рок меняется!

– Так и есть, – сказал волшебник, бросив на моряка долгий холодный взгляд. – Это было восемь лет назад. Она прибыла с Вэя, переодетая юношей, и хотела изучать искусство магии. Конечно, ее жалкие уловки не обманули Привратника, но он впустил ее, встал на ее сторону. В то время Школу возглавлял Мастер Заклинатель, это он… – он мгновение поколебался, – это его я видел ночью во сне.

– Расскажи нам немного о нем, если можешь, господин Оникс, – сказал король – Это был Торион, тот кто вернулся из страны мертвых?

– Да. Прошло много времени, с тех пор как Верховный маг покинул Рок, а известий не было. Мы боялись, что он погиб. Тогда Заклинатель использовал свое искусство и спустился проверить, правда ли Верховный маг пересек стену. Он пробыл там очень долго, и Мастера начали бояться и за него. Но в конце концов он очнулся и сказал, что встретил Верховного мага среди мертвых, и что тот не желал возвращаться, зато повелел Ториону вернуться управлять Школой… Но прошло совсем немного времени, и дракон принес Верховного мага, живого, и господина моего Лебаннена… Потом дракон взлетел, унося Верховного мага на Гонт, и тут Заклинатель упал замертво. Мастер Травник применил все свое искусство, но ничего не помогало, и он объявил Заклинателя мертвым. Мы уже готовились к погребению, и тут Заклинатель зашевелился и сказал, что вернулся к жизни, дабы сделать то, что должно. И, поскольку мы не могли выбрать нового Верховного мага, Торион, Мастер Заклинатель, встал во главе Школы.

– А когда явилась эта девушка, Торион хотел изгнать ее из стен Школы, хотя Привратник впустил ее, он не желал иметь с нею никакого дела. Но Мастер Путеводитель взял ее к себе в Рощу, и она жила там, на опушке, и ходила с ним среди деревьев. Путеводитель, Привратник, Травник, и Курремкармеррук Именователь, верили, что она недаром прибыла на Рок, считали ее вестником или слугой чего-то великого, даже если она и не подозревала об этом сама, и потому они встали на ее защиту. Остальные Мастера поддерживали Ториона, который утверждал, что она приносит с собой лишь раздоры и порчу, и потому ее надлежит изгнать. Я был тогда учеником. Нам было горестно и тревожно знать, что в наших Мастерах нет согласия, что они не могут выбрать себе главу, что они враждуют.

– Да еще по поводу девчонки, – сказал Тосла.

– Короче говоря, Торион послал отряд учеников, чтобы мы изгнали ее с острова. И тогда она вызвала его, требуя встретиться вечером на Холме Рока. Он явился, и вызвал ее истинным именем. «Ириан», назвал он ее. Но со словами: «Я не только Ириан», она изменила обличье. Она стала… она приняла облик дракона. Она коснулась Ториона, и тело его обратилось в прах. Потом она поднялась на холм. Пока она поднималась, мы видели перед собой то женщину, горевшую огнем, то крылатое чудовище. Но когда она ступила на вершину Холма, мы ясно увидели дракона, подобного вспышке огня и блеску золота. Он расправила крылья и улетела на запад.

Голос его стал тихим, а на лице отразился тогдашний трепет. Никто не произнес ни слова.

– Прежде, чем она поднялась на Холм, Именователь спросил: «Кто ты»? Она ответила, что не знает своего другого имени. Тогда Путеводитель спросил ее, куда она сейчас отправится, и вернется ли обратно. Она отвечала, что уйдет дальше самого дальнего запада, чтобы узнать свое имя у своего народа, но вернется, если ее позовут.

В наступившей тишине вдруг раздался голос, хриплый, тихий голос, подобный скрипу стали о сталь. Алдер не понял слов, но они показались ему знакомыми, как слова забытого когда-то языка, который он почти вспомнил.

Теану подошла к волшебнику и стояла рядом с ним, наклонившись к нему, напряженная, как натянутый лук. Это она произнесла слова.

Потрясенный волшебник обернулся к ней, вскочил со стула и сделал шаг назад. Взяв себя в руки, он ответил:

– Да, это ее слова. «Мой народ, дальше дальнего запада.»

– Позови ее. О, позови ее, – прошептала Теану, протягивая к нему обе руки. И снова он отступил, прежде чем смог овладеть собой.

Теану обвела их всех долгим взглядом. Алдер ощутил себя призраком, она смотрела как будто сквозь него.

– Позовите ее сюда, – сказала она. Посмотрела на короля: – Ты можешь позвать ее?

– У меня нет подобной власти. Быть может, Путеводитель с Рока, быть может, ты сама…

– Нет, нет, нет, нет, – прошептала она. – Я — не такая, как она. У меня нет крыльев.

Лебаннен посмотрел на Тенар, прося поддержки. Тенар с несчастным видом смотрела на дочь.

– Я прошу прощения, – сказала она своим тихим, хриплым голосом. – Мне надо побыть одной, господин. Я буду думать над тем, что сказал мой отец. Я постараюсь ответить на его вопросы. Но я хочу побыть одна, молю тебя.

Лебаннен поклонился ей и посмотрел на Тенар, которая сразу подошла к дочери и обняла ее. Они пошли прочь, по залитой солнцем мощеной дорожке, мимо прудов и фонтанов.

Четверо мужчин снова сели, несколько минут никто из них не говорил.

– Мастер Оникс поведал мне эту историю о драконе-женщине по имени Ириан после того, как я рассказал ему о том, как Теану еще ребенком призвала на Гонт дракона Калессина и говорила с ним на Старшей Речи, а Калессин назвал ее дочерью.

– Государь, это очень странно… мы живем в странные времена, когда дракон оборачивается женщиной, а необученная девушка говорит на Языке Созидания! – Оникс был очевидно и глубоко потрясен, испуган. Алдер заметил это и ему стало странно, что он не чувствует подобного страха. Возможно, подумал он, я просто недостаточно знаю, чтобы бояться.

– Есть и другие рассказы, – сказал Тосла. – Разве вы на Роке их не слышали? Может быть, ваши стены ограждают вас от них. Это простые истории, их рассказывает простой народ. Даже песни. Есть матросская песня, «Зазноба Белило», в которой поется о моряке, оставлявшем в каждом порту девчонку в слезах, пока в один прекрасный день одна из девчонок не погналась за его кораблем на медных крыльях. Она догнала корабль, унесла его с палубы и съела.

Оникс посмотрел на Тослу с отвращением. Но Лебаннен, улыбаясь сказал:

– Женщина из Кемея… Старый учитель Верховного мага, Айхал по прозвищу Огион, однажды рассказал о ней Тенар. Это была старуха из рыбацкой деревни, и жила она как простая рыбачка. Она пригласила Огиона к себе в дом и угостила ухой. Но она сказала ему, что люди и драконы были некогда одним народом. Она и сама была и драконом, и женщиной. И, будучи магом, Огион видел дракона, когда смотрел на нее. Как и ты видел дракона в Ириан, Оникс.

Сухо, обращаясь исключительно к королю, Оникс сказал:

– После того, как Ириан покинула Рок, Мастер Именователь показал нам некоторые отрывки из древнейших текстов и преданий. Эти места всегда были неясны, но их можно было истолковать как предания о существах, которые суть одновременно и люди, и драконы.

– Я надеялся, что Теану прояснит это, – сказал Лебаннен ровным голосом. Алдер не понял, сдался ли он или все еще хранил надежду.

На дальнем конце дорожки появился человек, седой солдат из королевской стражи. Он бежал к ним. Лебаннен повернул голову, встал, пошел ему навстречу. Они о чем-то поговорили приглушенными голосами. Солдат зашагал прочь, король повернулся обратно к собеседникам.

– Новости таковы, – сказал он, и в голосе его снова прозвенел вызов. – Драконы во множестве летают над западным Хавнором. Они поджигают леса, а команда одного из побережных кораблей слышала от беженцев в Южном порту, что горит Резбель.

В ту ночь самый быстрый корабль короля нес его и его спутников по волнам Хавнорского залива, подгоняемый волшебным ветром, который поднял Оникс. Они подошли к устью реки Онневы, вытекающей из-за широкого плеча горы Онн, на рассвете. С корабля вместе с ними сошли одиннадцать лошадей, то были красивые, сильные, тонконогие скакуны из королевских конюшен. Лошади были большой редкостью на всех островах Земноморья, кроме Хавнора и Семеля. Теану было не привыкать к ослам, но лошадей она раньше не видела. Большую часть ночи она помогала конюхам удерживать и успокаивать их. Это были породистые, выезженные лошади, но морские путешествия были им в новинку.

Когда все спустились на песчаный берег Онневы, и пришло время садиться на лошадей, конюхам пришлось показывать явно растерявшемуся Ониксу, как это делается, и подбадривать его. Зато Теану оказалась в седле одновременно с королем. Поводья она держала в изувеченной правой руке и не пользовалась ими, видимо, предпочитая общаться с лошадью по-своему.

Наконец маленькая кавалькада бодрой рысью направилась прямо на запад, к Фальернским нагорьям. Это был самый быстрый способ, который мог придумать Лебаннен. Плыть вокруг всего Южного Хавнора было бы слишком долго. С ними был волшебник Оникс, который мог отогнать непогоду, убрать преграды с пути и защитить их от любого нападения, кроме драконьего пламени. От драконов защиты у них не было никакой, кроме, может быть, Теану.

Вчерашним вечером, собрав своих советников и начальников стражи, Лебаннен быстро заключил, что сражаться с драконами или оборонять от них города не было ни малейшей возможности: стрелы были бессильны, щиты — бесполезны. Лишь величайшим из магов удавалось одержать победу над драконом. У него на службе такого мага не было, да и вряд ли кто из ныне живущих был способен на такое. Но он должен был защищать свой народ, как мог, и не видел другого пути, кроме попытки вступить с драконами в переговоры.

Его мажордом был потрясен, когда король сам отправился в покои Тенар и Теану: это король посылает за теми, кого он желает видеть, повелевает им явиться. «Только не тогда, когда он собирается просить их о чем-то», – ответил Лебаннен.

Он велел ошеломленной горничной спросить, можно ли поговорить с Белой Дамой и с Женщиной с Гонта. В городе и во дворце их называли так. Обе открыто носили свои истинные имена, как и король, и это было столь редким явлением, столь явным вызовом всем обычаям и правилам, что люди предпочитали называть их по-другому, даже если знали эти имена.

Его впустили. Рассказав им новости, он сказал:

– Теану, быть может, во всем моем королевстве лишь ты одна можешь помочь мне. Если ты можешь обратиться к этим драконам, как обращалась к Калессину, если тебе дана какая-то власть над ними, если ты можешь поговорить с ними и спросить, зачем они идут войной на мой народ, сделаешь ли ты это?

Девушка сжалась, словно пытаясь укрыться от его слов, повернулась к матери. Но Тенар не стала ее успокаивать. Она стояла не шелохнувшись. Помолчав, обратилась к дочери:

– Теану, когда-то, давным-давно я говорила: когда к тебе обращается король, надо отвечать. Тогда ты была ребенком и ничего не сказала. Теперь ты уже не ребенок.

Теану отступила от них обоих и по-детски повесила голову.

– Я не могу позвать их, – сказала она своим слабым, хриплым голосом. – Я не знаю их.

– А можешь ли ты позвать Калессина? – спросил Лебаннен

– Слишком далеко, – прошептала она. – Я не знаю, где.

– Но ты же дочь Калессина, – сказала Тенар. – Разве ты не можешь поговорить с этими драконами?

– Если есть хоть малейшая возможность, Теану, что они заговорят с тобой, что ты сможешь поговорить с ними, я умоляю тебя воспользоваться ею. Ибо я не могу сражаться с ними, я не знаю их языка. Как же мне понять, что им нужно, у тех, кто может уничтожить меня одним выдохом, одним взглядом? Поговоришь ли ты с ними, за меня, за всех нас?

Воцарилось молчание. Наконец, так тихо, что он еле услышал, она сказала:

– Тогда приготовься к путешествию. Мы отплываем в четвертом часу вечера. Мои слуги проводят тебя к кораблю. Я благодарю тебя. И тебя я благодарю, Тенар! – сказал он, беря ее руку в свои, всего лишь на мгновение, ибо ему следовало еще о многом позаботиться перед отплытием.

Он опаздывал, и к пристани спускался быстрым шагом. У сходней стояла стройная фигура в плаще с капюшоном. Последняя лошадь отказывалась ступать на сходни, хрипела и перебирала ногами. Теану, казалось, о чем-то совещалась с конюхом. Затем она взяла у него уздечку и немножко поговорила с лошадью, и обе спокойно поднялись на палубу.

Корабли похожи на маленькие тесные дома; ближе к полуночи Лебаннен услышал разговор двух конюхов. «Верная у нее рука», – сказал один. Голос помоложе отозвался: «Так-то оно так, только вот смотреть на нее страшно, правда?» Первый сказал: «Коли лошади все равно, тебе-то какая разница?» Второй ответил: «Сам не знаю, только разница есть».

Пески Онневы закончились, начались предгорья. Дорога стала шире. Тосла нагнал Лебаннена.

– Она у нас переводчиком будет? – спросил он.

– А она храбрее, чем я думал. Если это случилось в первый раз, как она говорила с драконом, может ведь случиться и во второй.

– Бродяги, воры. Ей тогда было пять или шесть лет. Неизвестно, что там произошло, но закончилось это тем, что они избили ее до потери сознания и сунули в костер. Мне кажется, посчитали мертвой или решили, что она умрет и это сойдет за несчастный случай. Они убежали. Жители деревни нашли ее, и Тенар ее удочерила.

– Хорошенькая вышла история о человеческой доброте. Выходит, она и старому Верховному магу не дочь? Тогда что они хотят сказать, когда называют ее дочерью дракона?

Лебаннен плавал с Тослой, несколько лет назад сражался с ним бок о бок при осаде Сорры и знал, что человек он храбрый и рассудительный. Когда грубость Тослы ранила его, он винил собственную шкуру.

– Я не знаю, что они хотят сказать, – мягко ответил он. – Все, что я знаю — дракон назвал ее своей дочерью.

– А этот твой волшебник с Рока, этот Оникс, сразу ведь сказал, что от него в этом деле помощи не жди. Но он же знает Старшую Речь?

– Да. И несколькими ее словами мог бы превратить тебя в горстку пепла. Мне кажется, он этого не сделал из уважения ко мне, а не к тебе.

Они гнали лошадей весь день, и к сумеркам добрались до маленького городка среди холмов, где лошадям был предложен корм и отдых, а их всадникам — в разной степени неудобные постели. Те из них, кто был непривычен к езде верхом, еле могли ходить. Горожане ничего не слышали о драконах, и были просто ошеломлены, когда в город во всем своем великолепии въехал целый конный отряд каких-то богачей, которые требовали овса и постелей и расплачивались за них золотом и серебром.

Еще задолго до рассвета всадники снова тронулись в путь. До Резбеля от песков Онневы было больше ста миль. Во второй день они должны были перебраться через невысокий перевал и спуститься на западную сторону Фальернов. Йенай, один из самых верных воинов короля, скакал далеко впереди, Тосла был в арьергарде, Лебаннен вел основной отряд. Он сонно покачивался в седле в вязкой предрассветной тишине, когда его разбудил донесшийся спереди стук копыт. Это возвращался Йенай. Лебаннен поднял голову, чтобы посмотреть, куда он указывает.

Они как раз выехали из леса по гребню холма и теперь в прозрачном предутреннем воздухе им открылся вид на перевал. Горы по обе стороны дороги выделялись черными громадами на фоне облаков, подкрашенных тусклым заревом рассвета.

– Это ближе Резбеля, – сказал Йенай. – Самое большее пятнадцать миль.

Кобыла Теану, хотя и невысокая, была лучшей из лошадей и имела твердое убеждение, что ей надлежит вести остальных. Когда Теану ее не удерживала, она забегала вперед всех. И теперь она сразу подошла туда, где Лебаннен остановил своего рослого мерина, так что Теану теперь сидела рядом с Лебанненом и смотрела туда, куда смотрел он.

Ему была видна только обожженная сторона ее лица. Казалось, правый глаз слепо взирает на пожар, но она видела, видела пламя, и похожая на воронову лапу рука, державшая поводья, дрожала. «Обожженное дитя боится огня» – подумалось ему.

Что за подлое помрачение рассудка заставило его сказать этой девушке: «Иди со мной, поговори с драконами, спаси мою шкуру!» и привести ее прямо в огонь?

Теану подняла левую, здоровую руку, указывая куда-то.

Искра из костра, тлеющая щепка, взлетающая над черной линией перевала, огненная птица, взмывающая ввысь, дракон, летящий прямо на них.

Теану встала в стременах и издала пронзительный крик, похожий на крик морской чайки или сокола, но это было слово, одно слово:

Огромное существо со страшной скоростью приближалось, почти лениво взмахивая длинными, тонкими крыльями. Оно уже перестало отражать пожар и в свете занимающегося утра казалось черным или бронзовым.

– Держите лошадей! – сказала Теану своим надтреснутым голосом, и тут серый мерин Лебаннена увидел дракона и, мотая головой, встал на дыбы. Лебаннен сумел его успокоить, но позади раздалось испуганное ржание лошади, топот копыт и голоса конюхов. Волшебник Оникс прибежал со всех ног и встал рядом с мерином Лебаннена. Кто в седлах, кто стоя на земле, они смотрели, как приближается дракон.

И снова Теану выкрикнула то слово. Дракон повернул, замедлился, чуть спустился и завис в воздухе прямо перед ними в пятидесяти футах над землей.

– Медеу! – выкрикнула Теану, и как долгое эхо прозвучал ответ:

– Что это означает? – спросил Лебаннен, наклоняясь к Ониксу.

Вот Теану спрыгнула с лошади, бросила поводья Йенаю, пошла вниз по пологому склону туда, где завис в воздухе дракон, чьи длинные крылья быстро и коротко били в воздухе, как крылья ястреба, стерегущего добычу. Только между концами этих крыльев было пятьдесят футов, а звук был похож на звон литавр или стрекот трещотки. Пока Теану шла к нему, из украшенной длинными зубами длинной пасти дракона вырвался небольшой язычок огня.

Она подняла руку. Не тонкую смуглую руку, а обоженную воронову лапу. Шрамы от ожогов на руке и плече не давали поднять ее вверх. Рука остановилась на уровне глаз.

Дракон, только что дышавший огнем, немного опустился в воздухе, нагнул голову и коснулся ее руки своей продолговатой чешуйчатой мордой. Словно собака, словно животное, обнюхивающее собрата в знак приветствия, подумал Лебаннен, словно сокол, спускающийся на руку, словно король, кланяющийся королеве.

Теану заговорила, дракон ответил. Голоса их были похожи на дрожь едва тронутых цимбал. Снова вопрос, еще ответ, молчание. Дракон заговорил, и говорил долго. Оникс напряженно прислушивался. Еще обмен словами. Струйка дыма из ноздрей дракона, резкое, повелительное движение покалеченной, иссушенной руки девушки. Она очень отчетливо произнесла два слова.

Дракон забил крыльями, наклонил свою длинную голову и зашипел, снова что-то сказал, и вдруг взмыл высоко в воздух над головой Теану, сделал круг и стрелой улетел на запад.

– Он назвал ее дочерью Старейшего, – прошептал волшебник. Теану стояла неподвижно, глядя вслед дракону.

Она повернулась. Поросшие лесом холмы осветились серым утренним светом, и на фоне этих просторов она выглядела маленькой и хрупкой. Лебаннен спрыгнул с лошади и побежал к ней. Он ожидал, что она будет измотана и перепугана, протянул руку, чтобы помочь ей идти, но она улыбнулась ему. Обе половинки — прекрасная и ужасная — ее лица светились багрянцем не взошедшего еще солнца.

– Они больше не нападут. Они будут ждать в горах. – сказала она. Потом осмотрелась, словно и вправду не понимая, где она находится, и позволила Лебаннену взять себя за руку, но улыбка и огонь не покидали ее лица, и ступала она легко.

Оставив лошадей, уже спокойно пощипывавших росистую траву, конюхам, Оникс, Тосла и Йенай окружили ее, правда, держась на почтительном расстоянии. Оникс сказал:

– Госпожа моя Теану, никогда в жизни я не видел подобной храбрости.

– Я боялась, – ответила Теану своим странным голосом, в котором не отражались чувства. – Но я назвала его братом, а он назвал меня сестрой.

– Я не все понял из того, о чем вы разговаривали, – сказал волшебник. – Мне не дано такого знания Старшей Речи, как вам. Скажешь ли ты нам, о чем вы говорили?

Она медленно ответила, глядя на запад, туда, куда улетел дракон. Багрянец дальнего пожара сходил на нет в светлеющем небе.

– Я спросила: «Зачем вы жжете королевский остров?» Он ответил: «Пора нам взять обратно свои земли». А я сказала: «Разве Старейший велел вам взять их огнем?» Тогда он ответил, что Калессин, Старейший, отправился вместе с Орм Ириан дальше дальнего запада, летать на другом ветру. И еще он сказал, что молодые драконы, которые остались здесь, на ветрах мира, называют людей клятвопреступниками, укравшими у драконов их земли. Они говорят друг другу, что Калессин больше не вернется, и они не будут больше ждать, но изгонят людей со всех земель запада. А недавно вернулась Орм Ириан, теперь она на Пальне, так он сказал. И я велела ему просить Орм Ириан явиться к нам. Он ответил, что она придет на зов дочери Калессина.

DIARY

14.10.2002
Трёп
Имя котенка. В первую очередь, конечно, ассоциируется с пустой болтовней, но зато очень подходит по смыслу и по звучанию как перевод короткого и энергичного Tug. Но все-таки в первую очередь ассоциируется с пустой болтовней. Хотя…, и т.д.

14.10.2002
My Lord
My Lord в обращении Алдера к Лебаннену очевидно означает «государь». Но почему-то для меня это слово сильно отдает фильмом «Иван Васильевич меняет профессию». Оставил «господин мой».

14.10.2002
poultry basket
Корзинка, в которой Алдер носит котенка. Что это значит? Корзинка, в которой возят птицу? Корзинка для яиц? Непонятно.

16.10.2002
King Thol, etc.
I hate politics. Le Guin's no Frank Herbert. Kings and court intrigues and royal dynasties changing, all that stuff is not where she excels.

16.10.2002
Oak, Arren's servant
Слуга Лебаннена Дуб. Отлично сочетается с котенком по имени Треп. Хоть род совпадает, но все равно надо подумать. У Тогоевой, например, Аррен – Ясень, хотя rowan — рябина.

16.10.2002
Hiatus
Кое-что совпало. Плохое настроение. Может быть, лучше пока не касаться перевода.

20.10.2002
Хват
О, какими простыми кажутся решения, когда их знаешь! Огромное спасибо Юлии Сиромолот за имя для серого спутника Алдера. Tug — Хват.

20.10.2002
Новое
Переведена еще часть второй главы. Появилось ощущение, что жалкое существо, смутно напоминавшее музу, и сидевшее рядом со мной, пока я переводил вторую главу, куда-то исчезло. Надеюсь, улетело подлечиться и вернется.

20.10.2002
The king and the maidens
Still a young man and for all his gravity a charming and persuasive one
«…он все еще был молод, и несмотря на всю свою серьезность, был очарователен и убедителен.» Это очарователен мне очень не нравится, и вообще фраза совершенно неудовлетворительна.

But no girl or woman had ever come near the rumor of a shadow of a chance of marrying him.
«Но ни одной девушке и ни одной женщине за все это время не удалось даже близко не подобраться даже к возможности женитьбы с королем — даже в слухах.» Достаточно посмотреть на разницу в длине, чтобы понять, что здесь что-то не так. А как? Непонятно.

20.10.2002
To cast a shadow
He would not even seem to meddle, to cast his shadow across Lebannen's light.
«Он не желал вмешиваться, не хотел, чтобы его тень пала на свет правления Лебаннена.»
? (шахматный)

20.10.2002
He has done with doing
Слова Мастера Привратника, которыми он проводил своего Верховного мага, улетающего на драконе. «Он покончил с делами» звучит как перевод ‘he's closed his business’. Такие дела...

20.10.2002
Tenar and Rose
He knew he had asked Tenar to come to Havnor not only to take counsel from her but because she was the mother that remained to him
«После смерти матери у него осталась только она» - неточно, «она была той матерью, что оставалась у него» - неуклюже.

20.10.2002
Tenar and Rose, again
But only with his mother and with Tenar had he ever known beyond any self-doubt what it was to be king.
Знал в смысле «действительно, истинно был королем», или «не был, но понимал, что это такое»? I'm losing touch with the text.

23.10.2002
Новое
Переведен кусок о сне Тенар.

23.10.2002
Три лица любви
«Она сразу полюбила его. Она любила его самого, любила то, кем он был для Геда, и любила то, кем он был для нее.»
Неуклюжая попытка перевести
She had loved him then and ever since, for his sake, for Ged's sake, and for her own.

26.10.2002
Новое
Переведена еще часть второй главы — совет у короля. «На самом интересном месте…» Учтены замечания Агафьи к предыдущей части главы. Как всегда, спасибо.

Едва лишь Лебаннена короновали, девушки из знатных семей и княжны старинных королевских родов Энлада, Эа и Шелитха начали приезжать ко двору. –> Не успела закончиться коронация, как ко двору начали представлять девиц. Там были девушки из знатных семей и княжны с Энлада, Эа и Шелитха, из Домов, возводивших свои родословные к Королям.

Но ни одной девушке и ни одной женщине за все это время не удалось даже близко не подобраться даже к возможности женитьбы с королем — даже в слухах. –> Но за все это время никогда даже и намека не возникало на то, что кому-то из них удалось и близко подобраться к возможности брака

За прошедшие годы они, правда, написали друг другу несколько писем. –> В прошедшие годы они, правда, писали друг другу…

У него не было привычки решать дела правления, не замечая их, и он знал об этом. –> Он знал, что не годилось решать дела правления, не замечая их, и раньше он так не делал.

«Он знает, что я застрял тут с ней». –> «Он знает, что загнал меня в ловушку».

Но то, что рассказал ему Алдер, заставило Геда отправить того сюда, к Лебаннену, чтобы он поступил, как требует нужда. –> Но рассказ Алдера заставил Геда отправить того сюда, к Лебаннену, чтобы Лебаннен поступил, как требует нужда.

Лебаннен сел на кровати, раздосадованный и встревоженный безжалостным притяжением своих мыслей, поискал глазами окно. –> Он рывком сел на кровати, раздосадованный, встревоженный неумолимым течением мыслей.

Если бы он оказался там и прошел мимо нее на улице, она быне оглянулась на него. Она бы с ним не заговорила. –> Если бы он оказался там и прошел рядом по улице, она бы не оглянулась. Не заговорила бы с ним.

А у правителей выборочная память. –>А правители помнят лишь то, что хотят помнить.

И вот Тенар приходится быть нянькой, учителем и спутницей для них обеих, для двух испуганных девушек, не знающих, какой властью они владеют, в то время как ей самой не нужно было никакой власти, кроме власти отправиться домой, где было ее место, и помочь Геду с садом. –> И вот Тенар приходится быть нянькой, учителем и спутницей для них обеих, для двух испуганных девушек, не ведающих, что делать со своей властью. А ей самой не нужно было ничего, кроме власти отправиться домой, где было ее место, и помочь Геду с садом.

26.10.2002
Other changes
Он устал, злился и чувствовал себя странно одиноким. –> Усталость, гнев и странное чувство одиночества навалились на него.
Неужели он думал, что потеряв волшебную силу, он потерял уважение Лебаннена? –> Неужели он думал, что потерял вместе с волшебной силой и уважение Лебаннена?
Но Гед, конечно же, должен лучше знать его или, по крайней мере, лучше думать о нем. –> Но Гед, конечно же, лучше знает его или, по крайней мере, лучше думает о нем.
…и в последний раз с восхищением посмотрела на высоких худощавых мужчин… –> Она восхищенно смотрела вслед высоким худощавым мужчинам…
После церемонии она ускользнула в дворцовый сад. Ночь была теплой. Дул неугомонный ветер, ветви цветущих кустов шевелились в ночи. –> После церемонии она ускользнула в дворцовый сад, в теплую летнюю ночь. Неугомонный ветерок шевелил цветущие ветви.
Вернулись теплая темнота комнаты звезды в окне, запах роз, тихий шум города и дыхание Теану. –> тихие звуки
А… лень все перечислять. Никому не интересно.

26.10.2002
The Painted Room
She came to the door of a room that opened off the corridor.
Не вполне понятно off the corridor. Пока так: «Она подошла открытой двери комнаты в боковом ответвлении».

26.10.2002
Stars of the living world
The kingdom of light, of life, where the stars blossomed like white flowers in the east and dropped in their brightness to the west.
«Царство света, царство жизни, где звезды распускались, подобно белым цветам, на востоке и, сияя, соскальзывали с небосвода на западе.» Не по душе мне это «соскальзывали»...

28.10.2002
Changes
Внесены многочисленные улучшения благодаря замечаниям Юлии Сиромолот. Исправлены несколько «неуклюжестей», устранена путаница с местоимениями во многих местах. Спасибо! Кстати, у Юлии есть стихотворение о переводческом труде. Мне очень нравится.
От себя: небольшие editorial changes. Странноватая «брешь, пробитая в ткани мироздания» заменена прорехой. Хупун теперь называется Упун.

28.10.2002
Stars of the living world 2
Не по душе мне это «соскальзывали»... Снова мне подсказала решение Юлия Сиромолот: «скатывались». Как и солнце «закатывается».

28.10.2002
End of darkness
забрался с ним… к концу тьмы, на утес, заканчивавшийся обрывом, уходившим отвесно в вечную ночь. –> на утес у конца тьмы, к обрыву, уходившему отвесно в вечную ночь. Вместо двух причастий одно, но все еще далековато от подлинника: then crawled on with him to the end of darkness, the hopeless cliff of night.

28.10.2002
Ономатет
Именователь. У Даля есть, «именующий кого, что», и я спокоен. Забавно, что так переводится латинское nomenclator — раб, который должен был подсказывать забывчивому хозяину имена прибывающих гостей. Звучит, конечно, неуклюже, но в рифму с Заклинателем и Путеводителем, а потом, я готов пожертвовать изяществом ради исчезновения Ономатета. Достаточно трудно избегать англизированности. А тут еще и греческий, да такой специфический. Кстати, Регент вместо Chanter у Тогоевой тоже довольно странно. Хотя… не «Певец» же. Тоже задачка. Но вроде бы он в этой книге не появляется.

3.11.2002
Окончание
Вторая глава переведена. Продолжается отлов жучков.

3.11.2002
Исправления
С неизменной благодарностью приняты замечания Юлии и Агафьи. Благодаря им, например, стало меньше «трубящих в трубы трубачей», исчез «спертый воздух», и потягивается, выбравшись из корзинки, теперь Хват, а не Алдер.

3.11.2002
Still thinking…
But Tenar did not offer her any shelter.
Но Тенар не стала ее успокаивать.
Whatever she did or they did
Неизвестно, что делала она и что делали они
and were overwhelmed only by the terror and glory of a whole party of rich strangers riding in and wanting oats and beds and paying for them with silver and gold.
когда в город во всем своем великолепии въехал целый отряд богатых незнакомцев, которые требовали овса и постелей и расплачивались за них золотом и серебром.
and could see through the clear half light all the way to the pass
в ясном полусвете им открылся вид на перевал
a piercing, scraping cry
пронзительный крик
creature (о драконе)
создание
with its lean, flared, scaled snout
продолговатой, огненной, чешуйчатой мордой.
the Eldest, Kalessin, had gone with Orm Irian beyond the west to fly on the other wind
улетел летать

4.11.2002
Правка

…сберечь его от голосов, звавших его с той стороны. Не совсем. […] Но на половину летнего месяца… –> И все же на половину…

И это пришлось повторять, и не единожды. –> Пришлось повторять, и не единожды.

(broad grey summit of Mount Onn): огромная серая вершина –> широкая серебристая шапка

Он протянул правую руку, коснувшись ладонью ладони Алдера –> Протянув правую руку, он коснулся ладонью ладони Алдера

(He stood dumb): Он стоял в растерянности. –> Он застыл в растерянности.

Может быть, о том, что мне снится, –> Наверное, о том, что мне снится.

Адлера с Таона… подозреваю, проделки Ворда. Или подсознания. «Я тут сидел три месяца и знаете что? Я НА ЮГ ХОЧУ!!!»

Лебаннен поднял глаза и посмотрел в глаза Алдеру –> поднял взор и посмотрел в глаза

а вечернее небо и плывущая над холмами вершина горы исчезнут… –> а вечернее небо с парящим над холмами венцом горы исчезнет

…Thol, claiming descent from Thoreg of Hupun and from the God Wuluah, had made himself High King of that land.

Тол объявил, что является наследником Торега из Упуна и потомком бога Вулуа, и провозгласил себя Верховным королем этого острова. –> Тол объявил себя наследником Торега из Упуна и потомком бога Вулуа и заявил свои права на титул Верховного короля этого острова.

Лебаннен немедленно отправил к брату-королю послов с поздравлениями и заверениями… –> приветствиями и заверениями

Вставлено пропущенное предложение: Время от времени в разных концах страны появлялись малые короли, и Верховному королю приходилось покупать их или подчинять силой

And as king, a king who had earned his realm by crossing the land of the dead, he could be stern,

И потом, став королем, исполнившим пророчество, "прошедшим темный край насквозь", он бывал строг –> И заняв трон, став королем, «живым прошедшим по темному царству смерти», он бывал строг…

Посол слушал, на лице его было выражение самодовольства. –> с самодовольным видом

Он спросил у посла… Посол недоуменно воззрился –> Тот недоуменно воззрился…

Она восхищенно смотрела вслед высоким худощавым мужчинам –> Она восхищенно проводила взглядом высоких…

the king had Alder tell his story yet again. Their silence as they listened was compassionate, and he was able to speak without constraint or hurry. Агафья заметила повтор:

повторить свой рассказ. Их молчание было сочувствующим, и он повторил рассказ без напряжения и не торопясь –> и он поведал им свою историю спокойно и не торопясь.

В Западном пределе вот уже несколько лет они прилетают в деревни и хутора на Улли и Узидеро, летают низко… –> В Западном пределе, на Улли и Узидеро, они…

гора была для драконов священным местом, в древности они приходили туда –> слетались

Взгляд Оникса на этот раз был ледяным. «Именно». Через некоторое время он продолжил –> После краткого молчания

Оникс выглядел явно обескураженным, так что конюхам пришлось показывать, как это делается, и подбадривать его. –> конюхам пришлось показывать явно растерявшемуся Ониксу, как это делается, и подбадривать его.

Его мажордом был потрясен (shocked)… Он велел потрясенной (startled) горничной… –> ошеломленной горничной

…тусклым заревом рассвета. Но они смотрели на запад. –> Вот только ехали они на запад.

большого мерина –> рослого

What cruel, cowardly folly had possessed him to tell this girl, "Come talk to the dragons, save my skin!" and bring her straight into the fire?

Что за подлая глупость заставила его сказать этой девушке "Иди поговори с драконами, спаси мою шкуру!" и привести ее прямо в огонь? –> Что за глупость - сказать этой девушке: "Иди поговори с драконами, спаси мою шкуру!"? Что за подлость - привести ее прямо в огонь?

Калессин, Старейший, улетел с Орм Ириан дальше дальнего запада, летать на другом ветру –> отправился вместе с Орм Ириан дальше дальнего запада, летать на другом ветру

11.11.2002
Правка

белые башни города, стоявшего в сердце мира —> стоящего

Он говорил что-то вроде этого Ястребу. "Это выше моего разумения", - сказал он —> сказал он тогда.

…к обрыву, уходившему отвесно в вечную ночь. —> к обрыву, за которым была вечная ночь.

Алдер решил, что этому человеку можно доверять. —> этому человеку можно доверять.

Жители говорят, что это совсем молодые драконы, черные и худые, и они пока еще не умеют дышать огнем —> еще совсем молодые … пока не умеют

А на Драконьих Бегах мы видели, как драконы дерутся между собой, как бешеные звери. —> словно бешеные звери.

Государь, это очень странно… это странное время, —> …мы живем в странные времена

Теану, когда-то, давным-давно я говорила: когда к тебе обращается король, надо отвечать. Тогда ты была ребенком и не стала. —> Тогда ты еще была ребенком и ничего не сказала. (Юлия Сиромолот)

ты еще была ребенком… Она повесила голову, как ребенок. —> и по-детски повесила голову (Ю.С.)

Неизвестно, что делала она и что делали они, но закончилось это… —> Неизвестно, что там произошло, (Агафья, Ю.С)

у сходен —> у сходней (Ю.С.)

Они ехали весь день, со всей скоростью, на которую были способны лошади, и к сумеркам доехали до маленького городка среди холмов… Горожане… были просто ошеломлены, когда в город во всем своем великолепии въехал целый отряд богатых незнакомцев, которые требовали овса и постелей и расплачивались за них золотом и серебром. —> Они гнали лошадей весь день…
добрались до маленького городка…
целый конный отряд каких-то богачей…(А.)

Еще засветло всадники снова сели на лошадей и уехали —> Еще задолго до рассвета всадники снова тронулись в путь (А.)

Он сонно покачивался в седле в вязкой предрассветной тишине, когда спереди раздался звук копыт —> когда его разбудил донесшийся спереди…

Они как раз выехали из леса по гребню холма и теперь в ясном полусвете им открылся вид на перевал —> в прозрачном предутреннем воздухе

Горы по обе стороны от дороги —> по обе стороны дороги (А.)

Кобыла Теану, хотя и невысокая, была лучшей из их лошадей и была твердо убеждена, —> Кобыла Теану, хотя и невысокая, была лучшей из лошадей и имела твердое убеждение, что ей надлежит… (Ю.С.)

Глаз, казалось, слепо взирает на пожар, но она видела, видела пожар, и похожая на воронову лапу рука, державшая поводья, дрожала. —> Казалось, правый глаз слепо взирает на пожар, но она видела, видела пламя, и

Что за глупость - сказать этой девушке: "Иди поговори с драконами, спаси мою шкуру!"? Что за подлость - привести ее прямо в огонь? —> Что за подлое помрачение рассудка заставило его сказать этой девушке: "Иди со мной, поговори с драконами, спаси мою шкуру!" и привести ее прямо в огонь?

Огромное создание —> существо

Лебаннен сумел его успокоить, но позади слышались ржание и топот пришедших в ужас лошадей и голоса всадников. —> …но позади раздалось испуганное ржание лошади, топот копыт и голоса конюхов.

Дракон немного опустился в воздухе, нагнул голову и коснулся ее руки своей продолговатой, огненной, чешуйчатой мордой —> Дракон, только что дышавший огнем, немного опустился в воздухе, нагнул голову и коснулся ее руки своей продолговатой чешуйчатой мордой. (А.)

Она произнесла два слова — очень отчетливо. —> Она очень отчетливо произнесла два слова.

Оставив лошадей, уже пощипывающих росистую траву, конюхам —> спокойно пощипывавших

жгете —> жжете (Ю.С.)

Они говорят друг другу, что Калессин больше не вернется, и они не собираются больше ждать —> не будут больше ждать

И я велела ему просить ее явиться к нам. Он ответил, что она… —> просить Орм Ириан (Ю.С.)

11.12.2002
He was still a haunted man.
Вставлена пропущенная фраза. «Тени не жалали отпускать его.»

21.01.2004
Заполнена лакуна.
Заполнена больша лакуна, примерно пятьсот слов. После "Тенар знала, что ей придется учить девушку ардическому " и т.д.

ГЛАВА II

Дворцы

DIARY

…сберечь его от голосов, звавших его с той стороны. Не совсем. […] Но на половину летнего месяца…	–>	И все же на половину…
И это пришлось повторять, и не единожды.	–>	Пришлось повторять, и не единожды.
(broad grey summit of Mount Onn): огромная серая вершина	–>	широкая серебристая шапка
Он протянул правую руку, коснувшись ладонью ладони Алдера	–>	Протянув правую руку, он коснулся ладонью ладони Алдера
(He stood dumb): Он стоял в растерянности.	–>	Он застыл в растерянности.
Может быть, о том, что мне снится,	–>	Наверное, о том, что мне снится.
Адлера с Таона… подозреваю, проделки Ворда. Или подсознания. «Я тут сидел три месяца и знаете что? Я НА ЮГ ХОЧУ!!!»
Лебаннен поднял глаза и посмотрел в глаза Алдеру	–>	поднял взор и посмотрел в глаза
а вечернее небо и плывущая над холмами вершина горы исчезнут…	–>	а вечернее небо с парящим над холмами венцом горы исчезнет
…Thol, claiming descent from Thoreg of Hupun and from the God Wuluah, had made himself High King of that land.
Тол объявил, что является наследником Торега из Упуна и потомком бога Вулуа, и провозгласил себя Верховным королем этого острова.	–>	Тол объявил себя наследником Торега из Упуна и потомком бога Вулуа и заявил свои права на титул Верховного короля этого острова.
Лебаннен немедленно отправил к брату-королю послов с поздравлениями и заверениями…	–>	приветствиями и заверениями
Вставлено пропущенное предложение: Время от времени в разных концах страны появлялись малые короли, и Верховному королю приходилось покупать их или подчинять силой
And as king, a king who had earned his realm by crossing the land of the dead, he could be stern,
И потом, став королем, исполнившим пророчество, "прошедшим темный край насквозь", он бывал строг	–>	И заняв трон, став королем, «живым прошедшим по темному царству смерти», он бывал строг…
Посол слушал, на лице его было выражение самодовольства.	–>	с самодовольным видом
Он спросил у посла… Посол недоуменно воззрился	–>	Тот недоуменно воззрился…
Она восхищенно смотрела вслед высоким худощавым мужчинам	–>	Она восхищенно проводила взглядом высоких…
the king had Alder tell his story yet again. Their silence as they listened was compassionate, and he was able to speak without constraint or hurry. Агафья заметила повтор:
повторить свой рассказ. Их молчание было сочувствующим, и он повторил рассказ без напряжения и не торопясь	–>	и он поведал им свою историю спокойно и не торопясь.
В Западном пределе вот уже несколько лет они прилетают в деревни и хутора на Улли и Узидеро, летают низко…	–>	В Западном пределе, на Улли и Узидеро, они…
гора была для драконов священным местом, в древности они приходили туда	–>	слетались
Взгляд Оникса на этот раз был ледяным. «Именно». Через некоторое время он продолжил	–>	После краткого молчания
Оникс выглядел явно обескураженным, так что конюхам пришлось показывать, как это делается, и подбадривать его.	–>	конюхам пришлось показывать явно растерявшемуся Ониксу, как это делается, и подбадривать его.
Его мажордом был потрясен (shocked)… Он велел потрясенной (startled) горничной…	–>	ошеломленной горничной
…тусклым заревом рассвета. Но они смотрели на запад.	–>	Вот только ехали они на запад.
большого мерина	–>	рослого
What cruel, cowardly folly had possessed him to tell this girl, "Come talk to the dragons, save my skin!" and bring her straight into the fire?
Что за подлая глупость заставила его сказать этой девушке "Иди поговори с драконами, спаси мою шкуру!" и привести ее прямо в огонь?	–>	Что за глупость - сказать этой девушке: "Иди поговори с драконами, спаси мою шкуру!"? Что за подлость - привести ее прямо в огонь?
Калессин, Старейший, улетел с Орм Ириан дальше дальнего запада, летать на другом ветру	–>	отправился вместе с Орм Ириан дальше дальнего запада, летать на другом ветру

белые башни города, стоявшего в сердце мира	—>	стоящего
Он говорил что-то вроде этого Ястребу. "Это выше моего разумения", - сказал он	—>	сказал он тогда.
…к обрыву, уходившему отвесно в вечную ночь.	—>	к обрыву, за которым была вечная ночь.
Алдер решил, что этому человеку можно доверять.	—>	этому человеку можно доверять.
Жители говорят, что это совсем молодые драконы, черные и худые, и они пока еще не умеют дышать огнем	—>	еще совсем молодые … пока не умеют
А на Драконьих Бегах мы видели, как драконы дерутся между собой, как бешеные звери.	—>	словно бешеные звери.
Государь, это очень странно… это странное время,	—>	…мы живем в странные времена
Теану, когда-то, давным-давно я говорила: когда к тебе обращается король, надо отвечать. Тогда ты была ребенком и не стала.	—>	Тогда ты еще была ребенком и ничего не сказала. (Юлия Сиромолот)
ты еще была ребенком… Она повесила голову, как ребенок.	—>	и по-детски повесила голову (Ю.С.)
Неизвестно, что делала она и что делали они, но закончилось это…	—>	Неизвестно, что там произошло, (Агафья, Ю.С)
у сходен	—>	у сходней (Ю.С.)
Они ехали весь день, со всей скоростью, на которую были способны лошади, и к сумеркам доехали до маленького городка среди холмов… Горожане… были просто ошеломлены, когда в город во всем своем великолепии въехал целый отряд богатых незнакомцев, которые требовали овса и постелей и расплачивались за них золотом и серебром.	—>	Они гнали лошадей весь день… добрались до маленького городка… целый конный отряд каких-то богачей…(А.)
Еще засветло всадники снова сели на лошадей и уехали	—>	Еще задолго до рассвета всадники снова тронулись в путь (А.)
Он сонно покачивался в седле в вязкой предрассветной тишине, когда спереди раздался звук копыт	—>	когда его разбудил донесшийся спереди…
Они как раз выехали из леса по гребню холма и теперь в ясном полусвете им открылся вид на перевал	—>	в прозрачном предутреннем воздухе
Горы по обе стороны от дороги	—>	по обе стороны дороги (А.)
Кобыла Теану, хотя и невысокая, была лучшей из их лошадей и была твердо убеждена,	—>	Кобыла Теану, хотя и невысокая, была лучшей из лошадей и имела твердое убеждение, что ей надлежит… (Ю.С.)
Глаз, казалось, слепо взирает на пожар, но она видела, видела пожар, и похожая на воронову лапу рука, державшая поводья, дрожала.	—>	Казалось, правый глаз слепо взирает на пожар, но она видела, видела пламя, и
Что за глупость - сказать этой девушке: "Иди поговори с драконами, спаси мою шкуру!"? Что за подлость - привести ее прямо в огонь?	—>	Что за подлое помрачение рассудка заставило его сказать этой девушке: "Иди со мной, поговори с драконами, спаси мою шкуру!" и привести ее прямо в огонь?
Огромное создание	—>	существо
Лебаннен сумел его успокоить, но позади слышались ржание и топот пришедших в ужас лошадей и голоса всадников.	—>	…но позади раздалось испуганное ржание лошади, топот копыт и голоса конюхов.
Дракон немного опустился в воздухе, нагнул голову и коснулся ее руки своей продолговатой, огненной, чешуйчатой мордой	—>	Дракон, только что дышавший огнем, немного опустился в воздухе, нагнул голову и коснулся ее руки своей продолговатой чешуйчатой мордой. (А.)
Она произнесла два слова — очень отчетливо.	—>	Она очень отчетливо произнесла два слова.
Оставив лошадей, уже пощипывающих росистую траву, конюхам	—>	спокойно пощипывавших
жгете	—>	жжете (Ю.С.)
Они говорят друг другу, что Калессин больше не вернется, и они не собираются больше ждать	—>	не будут больше ждать
И я велела ему просить ее явиться к нам. Он ответил, что она…	—>	просить Орм Ириан (Ю.С.)