THE OTHER WIND:
I: Починка зеленого кувшина  •  II: Дворцы  •  III: Драконий Совет  •  IV: На «Дельфине»  •  V: Воссоединение
Ирина Тогоева и я  •  Обложка  •  Гостевая  •  Напишите мне
Updated 17.02.2004: Bringin’  it all back home

Урсула ЛЕ ГУИН

На другом ветру

ГЛАВА I

Починка зеленого кувшина

П

аруса, длинные и белые, как крылья лебедя, несли «Ласточку» сквозь летний воздух над гаванью, от Грозных утесов до Порта Гонта. Она вошла в тихую воду у пристани уверенно и грациозно, как истинное дитя ветра, и двое горожан, рыбачивших со старого причала, даже одобрительно помахали команде и одинокому пассажиру, стоявшему на носу.

Пассажир был худ, держал в руках тощий заплечный мешок, а одет был в потрепанный черный плащ. Не то колдун, не то мелкий торговец, невелика птица. Двое рыбаков, поглощенные царящей на борту перед разгрузкой суматохой, едва удостоили его взглядом, когда он ступил на сходни, и тут один из моряков направил ему в спину большой, указательный пальцы и мизинец левой руки в старинном знаке: Чтоб ты не вернулся!

Человек помедлил на причале, закинул мешок за спину и углубился в улицы Порта Гонта. Эти шумные улицы сразу вывели его на Рыбный рынок, где наперебой кричали продавцы, отчаянно торговались покупатели, а булыжники мостовой блестели от рыбьей чешуи и соленой воды. Если он и знал, куда идет, то вскоре заблудился в толпе среди тележек, прилавков и холодных пристальных взглядов мертвой рыбы.

Какая-то долговязая старуха отвернулась от прилавка, у которого она громогласно сомневалась в свежести сельди и честности торговки, и оказалась лицом к лицу с чужаком. «Не будете ли вы так любезны указать мне дорогу до Ре Альби?» — неосторожно спросил он.

«Да иди утопись в свиной луже», — ответствовала старуха и, развернувшись, зашагала дальше. Зато торговка ухватилась за возможность выказать душевное превосходство. «Ре Альби, говоришь? – заорала она. – Тебе в Ре Альби надо? Так говори громче! Дом Старого мага нужен, небось? Да уж наверно. Ну тогда слушай: свернешь вон там, пройдешь вверх по Угриному переулку до башни...»

Он выбрался с рынка, и широкие улицы вывели его мимо огромной старинной сторожевой башни к воротам города. Ворота охраняли два каменных дракона в полную величину, зубы их были длиной в локоть, каменные глаза слепо взирали на город и гавань. Скучающий стражник велел ему свернуть налево на верхней развилке в конце дороги. «Свернешь, и ты в Ре Альби. А дом Старого Мага прямехонько на другом конце деревни».

Чужеземец пустился в путь по дороге, круто шедшей вверх. Вдали виднелись еще более крутые склоны горы Гонт, вершина которой парила над островом, словно облако.

Путь был неблизкий, а день выдался жаркий. Он вскоре снял свой черный плащ и закатал рукава, а голова его была непокрыта. Однако в городе он не запасся водой и не купил еды — быть может, постеснялся, ибо он был непривычен к большим городам и смущался, разговаривая с незнакомцами.

Через несколько долгих миль он догнал телегу, которая давно уже маячила впереди темным пятнышком в светлом пятне пыли. Телега жалобно скрипела. Ее тащила пара низкорослых волов, похожих на старых, морщинистых и потерявших всякую надежду черепах. Он поприветствовал погонщика, который был похож на своих волов. Погонщик лишь моргнул в ответ.

– Не будет ли дальше по дороге родника? – спросил путник.

Погонщик медленно покачал головой. Долгое время спустя он сказал:

– Нет.

Еще через некоторое время он добавил:

– Не будет.

Они побрели дальше. Приунывший путник не находил в себе сил идти быстрее волов, которые едва ли проходили и милю в час. Тут он обнаружил, что погонщик что-то молча протягивает ему. Это оказался большой глиняный кувшин в плетенке. Он принял кувшин, оказавшийся очень тяжелым, и как следует напился. Кувшин как будто и не стал легче, когда он со словами благодарности вернул его погонщику.

– Полезай, – сказал погонщик через некоторое время.

– Спасибо. Я пешком. Далеко ли отсюда до Ре Альби?

Скрипели колеса. Волы тяжело вздохнули: сначала один, потом другой. Их потные шкуры сладковато пахли на солнце.

– Десять миль, – ответил погонщик. Немного подумав, он выговорил: – Или двенадцать. – Чуть погодя добавил: – Не меньше.

– Что ж, тогда я, пожалуй, пойду, – сказал чужеземец.

Освеженный водой, он наконец обогнал волов, и уже порядочно оторвался от них, когда погонщик заговорил.

– К дому Старого Мага, – сказал он. Если это и был вопрос, то ответа, похоже, не требовалось. Путник зашагал дальше.

Когда он обогнал повозку, дорога все еще тянулась в огромной тени горы, теперь же, свернув налево к небольшой деревушке, которую он принял за Ре Альби, он увидел сияющее на западе солнце, стальным блеском отражавшееся на поверхности моря.

Он миновал несколько разбросанных домиков и вышел к маленькой пыльной площади, посреди которой бил единственной тонкой струйкой фонтан. Чужеземец направился к фонтану. Он напился, снова и снова набирая воду в ладони, подставил голову под струю, взъерошил волосы и уселся на каменной ограде фонтана, чувствуя, как прохладная вода стекает на плечи. За всем этим внимательно наблюдали в молчании два грязных мальчишки и грязная девчонка.

– Это не кузнец, – сказал один мальчишка.

Путник пригладил ладонями мокрые волосы.

– Да он к дому Старого Мага идет, – ответила девочка, – дурень ты этакий.

– Ээээ! – закричал мальчишка, скорчив страшную гримасу, оттягивая щеку одной рукой и загребая воздух скрюченными пальцами другой.

– Полегче, Щебень, – сказал ему другой мальчишка.

– Давай дорогу покажу, – предложила девочка путнику.

– Спасибо, – ответил тот, устало поднимаясь на ноги.

– Посоха-то нет, понял? – сказал первый мальчишка. Второй ответил:

– А я и не говорил, что есть.

Оба сумрачно наблюдали, как чужеземец вслед за девочкой выходит из деревни на дорогу, ведущую на север через каменистые пастбища, которые по левую руку круто уходили вниз.

Солнце сверкало на глади моря. Оно слепило ему глаза, а от высокого горизонта и сильного ветра кружилась голова. Девочка впереди казалась маленькой пляшущей тенью. Он остановился.

– Пойдем, – позвала она, но тоже остановилась. Он нагнал ее.

– Вон он, – сказала она. Он увидел деревянный дом возле края обрыва, до него еще оставалось порядочно.

– Я ни капельки не боюсь, – сказала девочка. – Я много-много раз носила яйца от них отцу Щебня, он их отвозит на рынок, на продажу. Один раз она меня персиками угостила. Старая госпожа. Щебень, дурачок, говорит, я их украла. Как бы не так. Ну давай, иди. Ее там нет. Их обеих нет, – она стояла на месте, показывая на дом пальцем.

– Там что же, никого нет?

– Старик дома. Ястреб-то там.

Путник зашагал дальше. Девочка смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол дома.

ДВЕ козы разглядывали чужеземца с огороженного луга на крутом склоне. Курицы и подрастающие цыплята, тихонько переговариваясь, бродили в длинной траве под персиковыми и сливовыми деревьями. На лестнице, прислоненной к стволу одного из деревьев, стоял человек. Голова его скрывалась в листве, и путнику были видны лишь загорелые ноги.

«Эй!» – сказал путник и, не дождавшись ответа, позвал снова, уже чуть громче.

Листья зашевелились, и по лестнице быстро спустился человек. В одной руке он держал пригоршню слив. Другой отмахнулся от пары пчел, прилетевших на запах, и подошел к незнакомцу. Роста он был невысокого, спину держал прямо. У него было красивое, изборожденное морщинами лицо, седые волосы были перехвачены лентой. На вид ему было лет семьдесят или около того. Через всю левую щеку проходили старые шрамы, четыре белых следа. Взгляд у него был ясный, прямой, внимательный.

– Уже спелые, – сказал он, – хоть завтра и будут еще лучше, – Он протянул незнакомцу горсть желтых слив.

– Господин Ястреб, – хрипло произнес тот. – Верховный Маг.

Старик коротко кивнул в ответ.

– Пойдем в тень, – сказал он.

Незнакомец последовал за ним. Послушно сел на деревянную скамейку в тени корявого дерева, стоявшего ближе всех к дому. Принял сливы — уже промытые, в плетеной корзинке. Съел одну, вторую, третью. В ответ на заданный вопрос признался, что сегодня не ел. Он подождал, пока хозяин не вернулся из дома с хлебом, сыром и половиной луковицы. Гость ел хлеб с сыром и луком и запивал холодной водой из кружки, которую вынес хозяин. Тот поел слив, за компанию.

– У тебя утомленный вид. Откуда ты прибыл?

– С Рока.

Выражение лица старика трудно было разобрать. Он сказал лишь:

– Не догадался бы.

– Я с Таона, господин. Я приплыл на Рок с Таона. И там господин Путеводитель сказал мне, что я должен отправиться сюда. К тебе.

– Зачем?

Этот взгляд было нелегко выдержать.

– Затем, что ты прошел темный край насквозь...» – хриплый голос незнакомца затих.

Старик подхватил:

– «И вышел к дальнему свету дня». Да. Но это слова пророчества о приходе нашего Короля, Лебаннена.

– Ты был с ним, господин.

– Это правда. И там он получил свое королевство. Но я-то оставил там свое. Не титулуй меня. Зови меня Ястребом, или Перепелятником, как тебе больше по душе. А как мне называть тебя?

Человек тихо произнес свое обиходное имя: Алдер, что значит «ольха».

Поев, попив и посидев в тени, он явно почувствовал себя лучше, но все еще выглядел утомленным. Каждая черта лица выдавала печаль и усталость.

До этого старик разговаривал с ним с жесткостью в голосе, но теперь она исчезла.

– Отложим ненадолго разговоры. Ты проплыл тысячу миль и прошел пешком в гору пятнадцать. А мне надо полить бобы и салат и все прочее, ведь жена с дочерью оставили сад на меня. Отдохни. Поговорим вечером, когда станет прохладнее. Вовсе не так часто нужно спешить, как я думал раньше.

Вернувшись через полчаса, он обнаружил гостя спящим на траве в тени персикового дерева.

Человек, который был когда-то Верховным Магом Земноморья, остановился, держа в одной руке ведро, в другой — мотыгу, и посмотрел на спящего чужеземца.

– Алдер, – сказал он вполголоса. – Что за лихо ты принес с собой, Алдер?

Ему почудилось, что стоит захотеть — и он узнает истинное имя этого человека, надо лишь подумать, поразмыслить, как он сделал бы, когда был магом.

Но он не знал имени путника, и размышления не помогли бы ему, и магом он больше не был.

Он ничего не знал об этом Алдере — придется дожидаться, пока ему расскажут.

– Не буди лихо, – сказал он сам себе и отправился поливать бобы.

ПОБЛИЗОСТИ от дома по гребню скалы шла невысокая каменная ограда. Едва солнце спряталось за нее, прохлада тени разбудила путника. Он поежился, сел на траве, потом поднялся, чувствуя себя немного растерянным и одеревеневшим. В волосах у него запутались семена трав. Увидев, что хозяин набирает в ведра воду из колодца и носит в сад, он отправился помогать ему.

­– Еще три-четыре раза — и довольно, – сказал бывший Верховный Маг, поливая грядку с молодой капустой. Приятно было вдыхать запах влажной земли в сухом теплом воздухе. Свет заходящего солнца золотом рассыпался по траве.

Они сели на длинной скамье у дверей дома и стали смотреть, как заходит солнце. Ястреб вынес из дома бутылку вина и два невысоких стакана толстого зеленоватого стекла.

– Вино сына моей жены, – сказал он, – с Дубовой Фермы, в Средней Долине. Хороший был год, семь лет назад.

Крепкое красное вино словно прогрело Алдера насквозь. В ясном небе неторопливо склонялось к горизонту солнце. Ветерок притих. Птицы в саду обменялись напоследок несколькими замечаниями.

Алдер был поражен, когда Мастер Путеводитель Рока сказал ему, что Верховный Маг Ястреб, человек из легенд, тот, кто вернулся с королем из царства смерти и улетел куда-то на спине дракона, все еще жив. Жив, сказал Путеводитель, и живет на своем родном острове Гонт.

– Я рассказываю тебе то, что известно немногим, ибо мне кажется, что тебе это необходимо. И я верю, что ты сохранишь это в тайне.

– Но ведь тогда получается, он все еще Верховный Маг! – радостно воскликнул Алдер, ибо его, как и всех людей Искусства, удивляло и тревожило то, что мудрецы острова Рок, Школы и средоточия всей магии Архипелага, за все годы правления Короля Лебаннена так и не смогли выбрать Верховного мага вместо Ястреба.

– Нет, – ответил Путеводитель. – Он вообще не маг.

И Путеводитель кое-что рассказал ему о том, как Ястреб потерял свою силу и почему. У Алдера было время над этим поразмыслить. И все-таки, когда он сидел рядом с человеком, который говорил с драконами, вернул кольцо Эррет-Акбе и прошел страну мертвых насквозь, он не мог забыть все эти истории и песни. Он видел мужчину, довольного своим садом, не имеющего никакой силы, кроме нажитой за долгие годы размышлений и действий, но он все еще видел перед собой и великого мага. И потому его беспокоило то, что у Ястреба есть жена.

Жена, дочь, пасынок... У магов не бывает семей. Простой колдун вроде Алдера мог и жениться, но люди, обладающие истинной силой, безбрачны. Алдер мог представить его на спине дракона — это было нетрудно, но вообразить его отцом или мужем не получалось. Он пытался. Потом спросил:

– Твоя... жена... так она живет со своим сыном?

Ястреб, казалось, вернулся откуда-то издалека, глаза его смотрели на морские просторы на западе.

– Нет. Она в Хавноре. У короля.

Еще через некоторое время, вернувшись уже полностью, он сказал:

– Они с дочерью отправились туда сразу после Долгого танца. Лебаннен послал за ними, ему нужно было посоветоваться. Может быть, относительно того же дела, что привело тебя сюда. Посмотрим... Но, по правде говоря, я нынче устал и не расположен разбирать важные дела. И ты, похоже, тоже устал. Так что – по плошке супа, пожалуй, еще по стакану вина и спать? А поговорим утром.

– Все с радостью, господин, – ответил Алдер, – кроме сна. Его я и боюсь.

Старику потребовалось поразмыслить над этим, потом он спросил:

– Боишься сна?

– Снов.

– Вот оно что.

Испытующий взгляд из-под густых, наполовину седых бровей:

– А ты вроде бы неплохо поспал сегодня на траве.

– Я не спал так хорошо с тех пор, как покинул Рок. Я признателен тебе за это благодеяние, господин. Может, и ночью все будет так же. Если же нет, я буду бороться со снами, кричать, просыпаться, и тогда я буду тебе плохим соседом. Я посплю снаружи, с твоего дозволения.

Ястреб кивнул.

– Ночь будет спокойная.

И она была спокойной, прохладной. С юга, с моря дул тихий теплый ветер, на усыпанном белыми звездами летнем небе чернела лишь широкая тень горы. Алдер постелил соломенный тюфяк и овчину на том же месте, где спал днем.

Ястреб лежал в своей постели в маленьком алькове западной стены, как когда-то в детстве, когда дом принадлежал Огиону, а сам он учился у Огиона волшебству. Последние пятнадцать лет, с тех пор, как она стала его дочерью, там спала Теану. Ястреб с Тенар спали на большой кровати в дальнем углу единственной комнаты. Но теперь Тенар и Теану уехали, и в темном углу он чувствовал себя одиноким, а потому перебрался в альков. Ему нравился этот закуток, с трех сторон ограниченный толстой бревенчатой стеной дома, там всегда хорошо спалось. Но не этой ночью.

Незадолго до полуночи его разбудили голоса и крики снаружи, он вскочил и подошел к двери. Оказалось, это Алдер, борющийся с дурным сном в сопровождении сонных протестов из курятника. Он хрипло кричал во сне, а проснувшись, резко вскочил. Лицо его было искажено болью и страхом. Он попросил у хозяина прощения и сказал, что немного посидит под звездами. Ястреб отправился спать. Алдер его больше не будил, зато ему самому приснился дурной сон.

Он стоял у стены, сложенной из камней, у вершины невысокого холма. Сухая серая трава сбегала по пологому склону во тьму. Он знал, что был здесь и раньше, но не мог вспомнить, когда, и что это было за место. Кто-то стоял по ту сторону стены, ниже по склону, совсем недалеко. Лица не было видно. Это был высокий закутанный в плащ мужчина. Он понял, что знает этого человека. Человек заговорил, назвав его истинное имя: «Ты скоро придешь сюда, Гед».

Холод пробрал его до костей, и он, проснувшись, вскочил на кровати, шаря взглядом по комнате, пытаясь завернуться в реальность вещей, словно в одеяло. Он посмотрел в окно на звезды, и холод сковал его сердце. То были не летние, любимые и знакомые звезды, не Повозка, не Сокол, не Танцовщики и не Сердце Лебедя. То были другие звезды, маленькие неподвижные звезды вечно сухого края, которые никогда не всходят и никогда не заходят. Когда-то он знал их имена — давно, когда ему были ведомы имена.

«Минуй нас!»­ – воскликнул он, складывая пальцы в охранительном знаке, которому его научили в десять лет. Взгляд его метнулся к открытой двери дома, в угол у двери, где он боялся увидеть, как тьма обретает форму, сплетается в узел и встает.

Но его жест, хоть и не имел волшебной силы, разбудил его. Тень у двери была всего лишь тенью. Звезды за окном были звездами Земноморья, медленно бледнеющими в свете занимающейся зари.

Обернув овечью шкуру вокруг плеч, он следил, как растворяются, соскальзывая на запад, звезды, как разливается по небу свет, как сменяют друг друга краски начинающегося дня. Он горевал, сам не зная, о чем, он чувствовал боль и тоску по чему-то дорогому, утерянному, утраченному навсегда. Боль он узнал — он многое любил, и много потерял; но эта печаль казалась такой огромной, что едва ли была его собственной. Он чувствовал печаль в самом сердце мира, печаль, разлитую даже в приходе зари. Она явилась к нему из сна и осталась с ним, когда он проснулся.

Он развел маленький огонь в большом очаге и сходил к персиковым деревьям и курятнику за завтраком. По дороге, спускавшейся вдоль гребня с севера, пришел Алдер — сказал, что выходил прогуляться, как только рассвело. Он выглядел изнуренным, и Ястреб снова подивился печали на его лице, которая отзывалась на настроение, оставшееся от сна.

Они позавтракали разогретой ячменной кашей, обычной едой крестьян Гонта, съели по яйцу и по персику. Они ели у очага, ибо утренний воздух в тени горы все еще был слишком свеж. Ястреб занялся своей живностью: покормил цыплят, рассыпал зерно для голубей, выпустил на луг коз. Когда он вернулся, они снова сели вместе на скамейке у крыльца. Солнце еще не показалось из-за горы, но воздух снова стал сухим и теплым.

– А теперь расскажи мне, что привело тебя сюда, Алдер. Но раз уж ты побывал на Роке, скажи сперва, все ли хорошо в Большом доме.

– Я не входил туда, господин мой.

– Вот как, – неопределенный тон, испытующий взгляд.

– Я был только в Имманентной Роще.

– Вот как, – неопределенный тон, неопределенный взгляд. – Здоров ли Путеводитель?

– Он сказал мне: «Передай господину моему изъявления моей любви и почтения, и скажи ему, что я желал бы снова побродить с ним в Роще, как, бывало, бродил раньше».

Ястреб улыбнулся, чуть печальной улыбкой. Немного погодя он сказал:

– Что ж. Однако он наверняка не за этим послал тебя сюда.

– Я постараюсь быть краток.

– Да ведь у нас целый день впереди. А я люблю, когда истории рассказывают с начала.

Так что Алдер принялся рассказывать свою историю с самого начала.

Он был сыном ведьмы, родился в городке под названием Элини на Таоне, Острове Арфистов. Таон расположен на южной окраине моря Эа, недалеко от тех мест, где был остров Солеа до того, как воды поглотили его. Эти края — древнее сердце Земноморья. На тамошних островах государства и большие города, короли и волшебники были уже в те времена, когда Хавнор раздирали племенные войны, а на диком Гонте правили медведи. Жители Эа, Эбэа, Энлада или Таона, даже дочери землекопов и сыновья ведьм, почитают себя наследниками Старых Магов, родичами воинов, погибших в темные годы за королеву Эльфарран. А потому частенько встречается у них благородная вежливость обхождения, хоть и переходящая порой в недолжное высокомерие, а также бескорыстная щедрость речи и мысли. Они словно воспаряют над голой прозой действительности, вызывая недоверие у людей, помыслы которых сосредоточены на торговле. «Воздушные змеи без бечевы», говорят богачи Хавнора про таких людей. Но не в присутствии короля, Лебаннена из Дома Энлада.

На Таоне делают лучшие арфы Земноморья, там есть знаменитые школы музыки, и множество прославленных исполнителей Сказаний и Песен родились или учились именно там. Но Элини — маленький городок, выросший вокруг рынка — не имел к музыке никакого касательства, сказал Алдер, а его мать была бедной женщиной, хотя и не голодала в бедности, как он выразился. У нее было родимое пятно, красное пятно от правой брови через ухо и прямо до плеча. Многие женщины (и мужчины) с подобными изъянами и отметинами волей-неволей становятся колдуньями и колдунами. Их называют «мечеными колдунами». Мать Алдера, Смородина, знала кое-какие заклинания и владела простейшим колдовством. У нее не было дара, но была повадка, которая превосходно его заменяла. Концы с концами сводила, сына учила всему, чему могла научить, и скопила довольно денег, чтобы отдать его в ученики колдуну, давшему ему истинное имя.

Об отце Алдер ничего не сказал, да он ничего и не знал. Смородина никогда о нем не заговаривала. Колдуньи редко придерживались безбрачия, но столь же редко проводили с одним и тем же мужчиной больше одной-двух ночей. Гораздо чаще случалось так, что двое ведьм жили вместе, и это называлось ведьмовской женитьбой или женским обетом. А потому у ребенка ведьмы обыкновенно была мать или две матери, и ни одного отца. Это все знали, и Ястреб не спрашивал Алдера об этом, зато спросил про его ученичество.

Колдун по имени Баклан выучил Алдера тем немногим словам Истинной Речи, которые знал сам, и нескольким заклинаниям нахождения и иллюзий, к которым Алдер не выказал, как он сам сказал, никакой склонности. Зато Баклан проявил к мальчику достаточно внимания, чтобы открыть его истинный дар: Алдер был мастером починки. Он умел соединять разъединенное, он умел восстанавливать. Сломанный инструмент, переломленный нож, лопнувшая ось, треснувшая глиняная плошка — он мог воссоединять части в единое целое, не оставляя ни единого следа, шва или слабины. А потому учитель отправлял ученика в разные концы острова искать заклинания починки, которые тот и находил — обычно у деревенских колдуний. И он работал с ними, и сам по себе, и учился чинить.

– Это сродни исцелению, – сказал Ястреб. – Немалый дар, и нелегкое искусство.

– Оно доставляло мне радость, – сказал Алдер, и призрак улыбки тронул его губы. – Угадать заклинание, или вдруг придумать, как применить одно из слов Истинной Речи в своей работе… Восстановить рассохшийся бочонок, когда планки уже вывалились из ободов — это по-настоящему приятно, видишь, как он выпрямляется, округляется, и вот стоит, готовый принять в себя вино… А однажды меня нанял один арфист из Меони — о, то был великий музыкант, он играл как буря на высоких холмах, как шторм на море. Струнам арфы от него доставалось, когда им овладевала страсть его искусства, и они, бывало, рвались. И он нанял меня, чтобы я сидел рядом с ним, когда он играл, и когда струна рвалась, я тут же чинил ее, быстрее нот, и он играл дальше.

Ястреб кивнул, с теплотой собрата-ремесленника, обсуждающего ремесло.

– Приходилось ли тебе восстанавливать стекло?

– Приходилось, но это долгая, нудная работа, ведь стекло обычно разбивается так, что получается множество мелких осколков.

– А бывает, дыра на пятке чулка доставляет больше хлопот, – сказал Ястреб. Они еще немного поговорили о починке, и Алдер вернулся к своему рассказу.

Так он стал колдуном-починщиком со скромной практикой и в своих местах пользовался кое-какой известностью. Когда ему было около тридцати, он отправился в Меони, главный город острова, с тем самым арфистом — того пригласили играть на свадьбе. И там Алдера разыскала молодая женщина, не обученная колдовству, однако обладавшая даром сродни его собственному. Она хотела, чтобы он учил ее. У нее и правда был дар, и больший, чем у него: она могла восстановить разбитый вдребезги кувшин, или обновить истершуюся веревку простыми движениями рук, шепотом напевая какую-то песню без слов, и она сращивала сломанные кости животным и людям, а на это Алдер никогда не осмеливался.

И вместо того, чтобы ему учить ее, они стали учить друг друга, узнавая больше и больше. Она вернулась с ним в Элини и поселилась у матери Алдера, Смородины, которая обучала ее — если не настоящему знанию, то полезным уловкам, чтобы впечатлять покупателей. Лилией звали ее, и они с Алдером стали работать вместе в Элини и близлежащих городках, и известность их росла.

– И я полюбил ее, – сказал Алдер. Голос его изменился, когда он заговорил о ней, потерял свою нерешительность, стал уверенным и музыкальным.

– Волосы ее были темными, но отливали червонным золотом, – сказал он.

Он не мог скрыть от нее свою любовь, и она приняла ее и вернула. Неважно, ведьма ли она теперь или нет, сказала она, ей все равно. Она сказала, что они предназначены друг для друга, в ремесле и в жизни, что она любит его и хочет выйти за него замуж.

И они поженились, и жили в величайшем счастье год, и еще полгода.

– Все шло хорошо, пока не пришло время родиться ребенку, – рассказывал Алдер. – Но ребенок запаздывал, и запаздывал сильно. Повивальные бабки попытались ускорить роды травами и заклинаниями, но ребенок, казалось, не желал появляться на свет. Казалось, он не хотел расставаться с нею, не хотел рождаться. И он взял ее с собой.

Через некоторое время он сказал:

– Нам была дарована великая радость.

– Я это вижу.

– И печаль моя была ей под стать.

Старик кивнул.

– Я вынес это, – сказал Алдер. – Ты знаешь, как это бывает. Не было особых причин жить дальше, но я вынес это.

– Да.

– Но потом, зимой… Через два месяца после ее смерти, мне приснился сон. И она была там.

– Рассказывай.

– Я стоял на склоне холма. Вдоль гребня шла ограда из камней, невысокая, как ограда между овечьими пастбищами. Она стояла по ту сторону стены, ниже по склону. Там было темнее.

Ястреб кивнул. Лицо его окаменело.

– Она звала меня. Я слышал, как она назвала мое имя, и я спустился к ней. Я сознавал, что она мертва, даже во сне, но я рад был спуститься. Я не видел ее как следует и подошел чтобы разглядеть ее, быть с ней. И она протянула мне руки над стеной. Стена была не выше сердца. Я думал, ребенок будет с ней, но его не было. Она протягивала ко мне руки, и я дотянулся до нее, и мы взялись за руки.

– Вы прикасались друг к другу?

– Я хотел пойти к ней, но я не мог пересечь стену. Ноги мои не желали двигаться. Я хотел перетянуть ее к себе, и она, казалось, хочет этого, но стена мешала нам. Мы не могли перебраться через нее. Тогда она наклонилась над стеной, поцеловала меня в губы, и позвала меня по имени. И она сказала, «Освободи меня!»

И я подумал, что если я назову ее истинным именем, быть может, я смогу освободить ее, призвать ее к себе через стену, и я сказал: «Пойдем со мной, Меврэ!» Но она ответила: «Это не мое имя, Хара, меня так больше не зовут». Я пытался ее удержать, но она отпустила мои руки. Она крикнула, «Освободи меня, Хара!», уже спускаясь вниз, в темноту. У подножия того холма царила тьма. Я звал ее, истинным именем, обиходным именем, и всеми дорогими именами, что были у меня для нее, я звал ее, но она ушла. И тогда я проснулся.

Ястреб долго и внимательно смотрел на своего гостя.

– Ты выдал мне свое имя, Хара.

Алдер, казалось, слегка растерялся, он дважды глубоко вздохнул, но потом, взглянув на хозяина с отвагой отчаяния, сказал:

– Кто достойнее такого доверия?

– Я постараюсь заслужить его, – серьезно поблагодарил его Ястреб. – Скажи мне, знаешь ли ты, что это за место, где… находится эта стена?

– Тогда я не знал. Теперь я знаю, что ты пересек ее.

– Да. Я был на том холме. И я пересек ее, могуществом искусства, которым владел. Я спускался в города мертвых и заговаривал с людьми, которых знал при жизни, и иногда они отвечали мне. Но ты, Хара — первый из всех, о ком я слышал, из всех великих магов, о которых повествуют предания Рока, и Пальна, и Энлада, кто коснулся, кто целовал свою возлюбленную через стену.

Алдер сидел, склонив голову и сцепив пальцы рук.

– Скажи мне, что ты чувствовал? Были ли ее руки теплы, была ли она подобна холодному воздуху и тени, или то была женщина во плоти? Прости мне такой вопрос.

– Я хотел бы ответить на него, господин мой, и на Роке Путеводитель спрашивал меня о том же. Но я не могу. Я так хотел, так жаждал быть с ней, что мог ошибиться, она могла показаться мне такой, какой была в жизни. Но я не уверен. Не все отчетливо во сне.

– Сны таковы. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то приходил к стене во сне. Это место, куда может явиться волшебник, если есть в том нужда, если он знает дорогу и имеет силу. Но без знания и силы лишь умирающие могут…

Он умолк, вспомнив свой сон.

– Я принял это за простой сон, – сказал Алдер. – Он был для меня тревожным, но драгоценным. Вспоминая о нем, я словно разрывал рану на сердце, но я не отпускал эту боль, я держался ее. Я желал этой боли. Я хотел снова видеть такие сны.

– И ты увидел их?

– Да. Я видел их.

Он глядел невидящим взглядом на запад, в голубой океан воздуха. Далеко внизу, за гладью моря, смутно виднелись залитые солнцем холмы Камебера. Позади него солнечные лучи очертили ослепительную линию северного плеча горы Гонт.

– Это было через девять дней после первого сна. Я оказался в том же самом месте, но выше по склону. Ниже была стена. Я побежал вниз, выкрикивая ее имя, я был уверен, что увижу ее там. Там кто-то стоял, но когда я подбежал ближе, я понял, что это была не Лилия. То был мужчина, и он склонился над стеной, как будто чинил ее. Я спросил, «Где она, где Лилия?» Он не ответил, даже не поднял головы. Тут я увидел, что он делает. Он не пытался починить стену, нет, он пытался разрушить ее, выломать пальцами большой камень. Камень не поддавался и он сказал: «Помоги мне, Хара!» Тут я увидел, что это был мой учитель, Баклан, тот, кто дал мне мое имя. Он был мертв вот уже пять лет. Он все пытался ухватиться за камень пальцами, стараясь сдвинуть его, и снова назвал меня по имени: «Помоги мне, освободи меня». Он выпрямился, протянул руки ко мне, как делала и она, и схватил меня за руку. Но его рука жгла — огнем ли, стужей ли, не могу сказать, но прикосновение его жгло меня, и я вырвался, и проснулся от боли и страха.

Он вытянул руку, показывая темное пятно на ладони и тыльной стороне руки, похожее на старый синяк.

– Я научился не давать им притрагиваться к себе, – сказал он тихим голосом.

Гед посмотрел на лицо Алдера: кожа вокруг рта тоже была темной.

– Хара, ты был в смертельной опасности, – сказал он так же тихо.

– Были и еще сны.

Заставив голос звучать, преодолевая наступившую тишину, Алдер продолжил свой рассказ.

Следующей ночью он снова оказался на том темном холме и снова увидел стену, сбегающую по склону. Он спустился к ней, надеясь найти там свою жену.

– Пускай она не могла пересечь стену, пускай ее не мог пересечь я, мне было все равно, лишь бы поговорить с ней.

Если она и была там, он так и не увидел ее среди других, ибо, приблизившись к стене, он увидел по ту сторону целый сонм теней. Некоторых он видел отчетливо, других смутно, одних он знал, других нет, и все они протягивали к нему руки через стену и звали его по имени: «Хара! Дай нам пойти с тобой! Хара, освободи нас!»

– Слышать свое истинное имя от незнакомцев страшно, – сказал Алдер. – И страшно слышать его от мертвецов.

Он хотел повернуться и подняться обратно, вверх по склону, но его ноги сковала ужасная слабость, как бывает во сне, и они отказывались нести его. Он упал на колени, чтобы его не притянуло снова к стене, и стал взывать о помощи, хотя помочь было некому. Он проснулся от страха.

С тех пор, всякий раз, когда он крепко засыпал ночью, он снова оказывался на холме, среди сухой серой травы, выше каменной стены, ниже которой густым темным облаком толпились мертвецы, они плакали и умоляли, выкрикивая его имя.

– Я просыпаюсь, – рассказывал он, – и вот я снова в своей комнате. Я больше не там, я больше не стою на склоне того холма. Но я знаю, что они-то остались там. Когда-то мне придется спать. Я стараюсь чаще просыпаться, спать днем, когда можно, но в конце концов спать приходится. И тогда я снова попадаю туда, и они ждут меня. И я не могу подняться по холму. Двигаюсь только вниз. Иногда мне удается от них отвернуться, но тогда мне чудится, что я слышу голос Лилии среди них, чудится, что я слышу, как она зовет меня. Тогда я поворачиваюсь, чтобы найти ее. И они дотягиваются до меня.

Он опустил взгляд на свои сцепленные руки.

– Что же мне делать? – спросил он.

Ястреб не отвечал.

После долгого молчания Алдер сказал:

– Тот арфист, о котором я тебе рассказывал, был мне добрым другом. Вскоре он понял, что со мной творится что-то неладное. Когда я рассказал ему, что не могу спать из-за страха встретиться с мертвецами, он посоветовал мне отправиться на Эа и помог мне оплатить проезд. Там я поговорил с серым волшебником, – Алдер имел в виду волшебника, обученного в Школе Волшебства на Роке.

– Как его звали?

– Берилл. Он служит князю Эа, сюзерену острова Таон.

Старик кивнул.

– Он сказал, что ему нечем помочь мне, но его слово было для капитана дороже золота, и мы снова вышли в море. Долгое было плавание, вдоль всего западного берега Хавнора, и дальше по Внутреннему морю. Мы все дальше и дальше уплывали от Таона, и я подумал, что, может быть, я смогу избавиться от этого сна. Волшебник с Энлада называл то место сухим краем, и я подумал, может быть, выйдя в море, я уйду оттуда. Но каждую ночь я снова оказывался там, на холме. А потом и не единожды за ночь. Дважды, трижды за ночь, а потом и каждый раз, как я смыкал глаза, я снова оказывался на склоне холма, над стеной, и голоса звали меня. И вот теперь я — как человек, который обезумел от боли в ране и может найти покой лишь во сне. Но сон стал для меня пыткой, несчастные мертвецы толпятся у стены, их боль и отчаяние терзают меня, я боюсь их.

Моряки вскоре начали избегать его: ночью из-за того, что он кричал и просыпался в страхе, и днем, потому что им казалось, что на нем лежит проклятье или в него вселился геббет.

– И на Роке ты не нашел облегчения?

– В Роще, – сказал Алдер, и его лицо совершенно изменилось, когда он произнес это слово.

На лице Ястреба на мгновение появилось то же выражение.

– Мастер Путеводитель отвел меня туда, и там, под деревьями, я спал спокойно. Даже ночью. Днем, когда я лежу на солнце — как вчера — если тепло солнца согревает меня, а багрянец его сияет сквозь веки, я не боюсь снов. Но в Роще страха не было совсем, и я снова мог любить ночь.

– Скажи, что было, когда ты прибыл на Рок.

Несмотря на усталость, муки и страх, Алдер сохранил прямую серебристую речь родного острова, и если он что-то и пропустил, не желая затягивать историю или рассказывать Верховному Магу то, что ему и так было известно, то его слушатель восполнял пробелы, вспоминая, как сам впервые ступил на Остров Мудрых в пятнадцать лет.

Когда Алдер сошел с корабля на пристани Твила, один из матросов начертал Руну Закрытой двери на сходнях, чтобы он никогда не вернулся. Алдер заметил это, но подумал, что матрос прав. Алдер казался сам себе плохой приметой, он чувствовал, что несет тьму. От этого он стал еще застенчивей, чем обычно бывал в незнакомом городе. А Твил – необычный город.

– Тамошние улицы уводят тебя в сторону, – заметил Ястреб.

– Так они и делают, господин мой!.. Прости, язык мой повинуется сердцу, а не тебе…

– Пустяки. Когда-то я был привычен к такому. Я могу снова быть Господином Козопасом, если тебе так легче будет говорить. Продолжай.

То ли указания горожан были ошибочны, то ли он неверно им следовал, но он долго бродил по маленькому лабиринту улиц Твила, все время видел перед собой Школу и никак не мог до нее добраться. Он уже начал отчаиваться, и вдруг вышел на ничем не примечательную площадь к невзрачной двери в глухой стене. Постояв перед ней, он понял, что стена была та самая, до которой он и старался добраться. Он постучал, и дверь открыл мужчина со спокойным лицом и спокойными глазами.

Алдер приготовился сказать, что он прислан волшебником Бериллом с Эа к Мастеру Заклинателю, но не успел. Привратник, мгновение посмотрев на него, сказал спокойно:

– С ними тебе в этот дом нельзя, друг.

Алдер не стал спрашивать, кого это он не может привести с собой. Он знал. Он почти не спал все эти ночи, ловил обрывки сна, просыпался в ужасе, дремал днем. Он видел, как сухая трава сбегает с холма на палубу, как каменная стена вырастает посреди моря. Даже когда он бодрствовал, сон оставался с ним, в нем, вокруг него, словно покрывало, и за шумом ветра и плеском волн он ни на мгновенье не переставал слышать голоса, звавшие его по имени. Он и сейчас не знал, спит он или это снится ему. Он почти сошел с ума от боли, страха и усталости.

– Так оставь их здесь, – закричал он, – оставь их здесь и впусти меня, умоляю, впусти же меня!

– Подожди здесь, – сказал мужчина так же мягко, как раньше. – Вон там есть скамейка. – И он закрыл дверь.

Алдер подошел к скамейке и сел. Это он помнил, как помнил и нескольких подростков лет пятнадцати, с любопытством разглядывавших его перед тем как войти в дверь, но то, что было дальше, он помнил лишь отрывками.

Привратник вернулся с молодым человеком — тот был в плаще и с посохом, как подобает волшебнику Рока. Потом Алдер очутился в какой-то комнате, как ему показалось, на постоялом дворе. Там был Мастер Заклинатель, он пытался заговорить с ним, но Алдер к тому времени говорить уже не мог. Заблудившись между сном и явью, между залитой солнцем комнатой и сумеречным холмом, между голосом Заклинателя, обращавшегося к нему и голосами, взывавшими к нему с той стороны стены, в мире живых он не мог говорить или двигаться. Но в сумеречном мире, где голоса взывали к нему, казалось, нет ничего легче, чем проделать эти несколько шагов вниз, к стене, позволить тянущимся рукам добраться до него. Он подумал: «Если я стану одним из них, они оставят меня в покое».

Потом, как он помнил, освещенная солнцем комната исчезла, и он оказался на темном холме. Но не один — рядом с ним стоял Мастер Заклинатель острова Рок, крупный, широкоплечий, темнокожий мужчина, сжимавший в руке большой тисовый посох, слабо светящийся в темноте того места.

Голоса перестали звать его. Люди, стоявшие у стены призрачной толпой, исчезли. Он слышал шелест и что-то вроде всхлипывания в отдалении, они спускались в темноту, они уходили.

Заклинатель подошел к стене и положил на нее ладони. Камни стены были расшатаны в нескольких местах, некоторые уже лежали в траве. Алдеру подумалось, что он должен поднять их и вернуть их на место, починить стену, но он не двинулся.

Заклинатель повернулся к нему и спросил:

– Кто привел тебя сюда?

– Моя жена, Меврэ.

– Призови ее сюда.

Алдер застыл в оцепенении. В конце концов он открыл рот, но имя, которое он назвал, не было ее истинным именем, то было ее обиходное имя, которым он называл ее при жизни. Он позвал:

– Лилия!

Слово это прозвучало не как имя белого цветка, а как камень, падающий в песок.

В ответ не раздалось ни звука. Крошечные звезды неподвижно висели в черном небе. Алдер никогда раньше не смотрел здесь на небо. Он не узнал созвездий.

– Меврэ! – произнес Заклинатель, и добавил несколько слов на Истинной Речи.

Алдер почувствовал, что задыхается и еле устоял на ногах. Но на длинном склоне, уходящем в бесформенную тьму, ничто не шевельнулось.

Потом появилось какое-то движение, какое-то пятно двигалось к ним, медленно приближалось. Алдер задрожал от страха и ожидания, и прошептал:

– О любовь моя.

Но тень была слишком мала для Лилии. Это оказался ребенок лет двенадцати, мальчик или девочка, было не разобрать. Ребенок не обращал на них внимания и ни разу не взглянул поверх стены, а сразу подбежал к ней и уселся там. Алдер подошел поближе и увидел, что ребенок толкает и дергает камни: один, потом другой, пытаясь их расшатать.

Заклинатель что-то прошептал на Истинной Речи, ребенок бросил безучастный взгляд на него поверх стены и продолжал трогать камни, пытаясь расшатать их своими слабыми пальцами.

Это показалось Алдеру настолько отвратительным, что у него закружилась голова, и больше он ничего не помнил. Очнулся он в залитой солнцем комнате, лежа в кровати, дрожа от слабости, боли и холода.

За ним ухаживали — отстраненная, но улыбчивая хозяйка постоялого двора и коренастый бронзовокожий старик, которого привел Привратник. Алдер решил, что это колдун-знахарь. Лишь увидев в его руках посох из оливы, он понял, что это Мастер Травник, учитель целительского искусства Школы Волшебников на Роке.

Его присутствие принесло облегчение, и он смог усыпить Алдера. Он заварил какой-то отвар и заставил Алдера выпить его, воскурил траву, которая пахла как темная земля у корней сосны, и, сев у его кровати, завел долгий тихий напев.

– Но мне нельзя спать, – слабо возражал Алдер, чувствуя, как сон накрывает его подобно огромной темной волне. Целитель положил свою теплую ладонь ему на руку. В душу Алдера вошел мир, и он уснул без страхов. Рука целителя на его руке или на плече удержала его от возвращения на темный склон, к каменной стене.

Он проснулся, смог немного поесть, и вскоре вернулся Мастер Травник. Вернулись и теплый бледный отвар, пахнущий землей дымок, тихий напев без слов и мелодии, и прикосновение рук — и Алдер снова смог уснуть.

У целителя были обязанности в Школе, поэтому он мог приходить лишь на несколько часов ночью. За три дня Алдер достаточно поправился, чтобы снова есть самостоятельно, немного выходил в город днем, и снова мог связно мыслить и говорить. На четвертое утро три Мастера, Травник, Привратник и Заклинатель, явились к нему в комнату.

Алдер поклонился Заклинателю с трепетом в сердце, почти недоверием. Травник тоже был великим магом, но его искусство было сродни собственному ремеслу Алдера, и они понимали друг друга, а кроме того, он помнил доброе прикосновение Травника. Заклинатель же не имел дела с вещным миром, он занимался духом, мыслями и волей людей, занимался привидениями, смыслами. Его искусство было загадочным, опасным, полным угроз и риска. И он стоял тогда рядом с Алдером — там, не во плоти, на рубеже, рядом со стеной. С ним вернулись тьма и страх.

Сперва никто из троих магов не говорил. Если и было в них что-то общее, то было великое искусство молчания.

Тогда заговорил Алдер, с предельной искренностью, ибо меньшим здесь было не обойтись.

– Если я сотворил какое-то зло, из-за которого оказался там, или из-за которого там оказалась моя жена или другие души, если я могу как-то исправить его, я это сделаю. Но я не знаю, что я сотворил.

– Или что ты такое, – сказал Заклинатель.

Алдер онемел.

– Немногим дано знать, кто они или что они такое, – сказал Привратник. – Нам дан лишь проблеск знания.

– Расскажи нам, как ты попал туда в первый раз, – сказал Заклинатель.

И Алдер рассказал им. Три мага молча выслушали его и некоторое время молчали. Потом Заклинатель спросил:

– Думал ли ты о том, что значит пересечь это стену?

– Я знаю, что не смог бы вернуться.

– Лишь маги могут пересекать стену, будучи живыми, и лишь при великой необходимости. Травник может последовать со страждущим вплоть до стены, но если больной пересекает ее, он не идет за ним.

Заклинатель был такой высокий, широкоплечий и черноволосый, что Алдер подумал о медведе.

– Искусство, которым я владею, искусство Заклинания, позволяет нам вызывать мертвых через стену, на время, ненадолго, если есть нужда. Что до меня, я сомневаюсь, что какая-либо нужда может оправдать столь великое нарушение законов и равновесия мироздания. Я никогда не произносил этого заклинания. И никогда не пересекал стену. Но Верховный Маг спускался туда, и Король вместе с ним — чтобы исцелить рану, которую нанес миру волшебник по имени Коб.

– И когда Верховный маг не вернулся, Торион, который был тогда нашим Заклинателем, отправился в сухую землю искать его, – сказал Травник. – Он вернулся, но изменился.

– Нет нужды здесь об этом говорить, – сказал высокий мужчина.

– Может, и есть, – сказал Травник. – Быть может, Алдеру необходимо знать об этом. Мне кажется, Торион был слишком уверен в своих силах. Он слишком задержался там. Ему мнилось, что он сможет вызвать самого себя обратно к жизни, но назад вернулось лишь его умение, его сила, его честолюбие — воля к жизни, которая жизни не дает. А мы верили ему, потому что любили его. Так он уничтожал нас. Пока Ириан не уничтожила его.

Далеко-далеко от Рока, на острове Гонт, слушатель Алдера прервал рассказ.

– Как ты сказал? – спросил Ястреб.

– Ириан, – ответил Алдер

– Тебе знакомо это имя?

– Нет, господин мой.

– И мне незнакомо.

После паузы Ястреб продолжил тихо, словно с неохотой:

– Но Ториона я там видел. Там, в сухом краю, куда он отважился спуститься, чтобы найти меня. Мне было больно видеть его там. Я сказал ему, что он сможет вернуться через стену. – Он помрачнел и нахмурился. – К худу были сказаны эти слова. Ничто не говорится к добру между живыми и мертвыми. Но ведь я тоже любил его.

Они помолчали. Вдруг Ястреб поднялся, потянулся, потер ноги. Они оба походили немного. Алдер набрал себе воды из колодца, выпил. Ястреб достал садовую лопату и новый дубовый черенок для нее и принялся шлифовать ручку и обтачивать конец.

– Продолжай, Алдер, – сказал он, и Алдер продолжил свой рассказ.

Два мастера хранили молчание после того, как Травник рассказал о Торионе. Наконец Алдер осмелился спросить их о том, что мучило его: каким образом мертвые подходят к стене, и как туда приходят маги.

Заклинатель немедленно ответил:

– Путешествует дух.

Старый целитель отвечал более осторожно:

– Не во плоти мы пересекаем стену, ибо тело умершего остается здесь. И если маг отправляется туда в видении, спящее тело его остается здесь, и оно живое. И потому мы называем этого путешественника… то, что путешествует, покидая тело, душой, духом.

– Но ведь моя жена брала меня за руку, – сказал Алдер. Он не мог еще раз сказать им, что она целовала его в губы. – Я чувствовал ее прикосновение.

– Так тебе казалось, – сказал Заклинатель.

– Если они соприкасались, если появилась связь, – спросил Травник у Заклинателя, – не потому ли другие мертвые могут приходить к нему, звать его, даже касаться его?

– Потому-то он и должен противиться им, – сказал Заклинатель, бросив взгляд на Алдера. Его маленькие глаза горели огнем.

Алдеру это показалось обвинением, и притом несправедливым. Он возразил:

– Я стараюсь противиться им, господин мой. Я пытался. Но их там слишком много — и она с ними, и они страдают, кричат, просят меня.

– Они не могут страдать, – сказал Заклинатель. – Смерть кладет конец всякому страданию.

– Быть может, тень горя есть горе, – сказал Травник. – В том краю есть горы, и имя им Горе.

Привратник до сих пор молчал. Теперь он сказал своим тихим, спокойным голосом:

– Дар Алдера — чинить, а не разрушать. Вряд ли ему под силу разорвать эту связь.

– Раз он сотворил ее, то сможет и разорвать.

– Ужели он сотворил ее?

– Я не владею подобным искусством, господин мой, – сказал Алдер, настолько напуганный их речами, что сам заговорил с гневом в голосе.

– Тогда мне надлежит спуститься к ним, – сказал Заклинатель.

– Нет, друг мой, – сказал Привратник.

– Из всех нас — тебе в последнюю очередь, – сказал старый Травник.

– Но это мое искусство.

– И наше.

– Кто же тогда?

Привратник сказал:

– Похоже, Алдер — наш проводник. Он пришел к нам за помощью, но, может статься, он и поможет нам. Последуем же за его видениями все вместе, до стены, но не дальше.

И той ночью, когда Алдер наконец позволил сну победить себя и очутился на сером холме, с ним были и другие: он чувствовал теплоту присутствия Травника в холодном воздухе, видел образ Привратника, неуловимый и серебристый, как свет звезд, и огромную тень Заклинателя, напоминавшего своей мощью медведя.

В этот раз они стояли не у подножья холма, а выше по склону, лицом к вершине. Стена здесь шла по гребню холма и была низкой, чуть выше колена. Небо с немногочисленными звездами над ней было совершенно черным.

Ничто не двигалось.

«Будет тяжело идти вверх к стене», подумал Алдер. Раньше она всегда была ниже по склону.

Но если он сможет подняться, может быть, там будет Лилия, как в первый раз, он сможет подержать ее за руку, и маги приведут ее обратно вместе с ним. А вдруг он сможет перешагнуть через стену — такую невысокую — к ней.

Он начал подниматься по склону. Это было легко, совсем легко, он уже почти был там.

– Хара! – глубокий голос Заклинателя дернул его назад, как аркан на шее, как рывок поводка. Он споткнулся, сделал последний неверный шаг к стене, упал на колени и протянул руки к камням. Он кричал: «Спасите меня!» Но к кому он обращался? К магам или к теням за стеной?

Потом он почувствовал на плечах руки, живые руки, сильные и теплые, и оказался в комнате, где Травник и правда держал его за плечи, а вокруг горел белым светом волшебный огонь.

Старый лекарь сел на кровать и некоторое время успокаивал его, ибо он трясся, дрожал и всхлипывал. «Я не могу», повторял он без конца, и снова не знал, говорит он это магам или мертвецам.

Когда страх и боль начали отступать, он почувствовал себя совершенно обессилевшим, и почти без интереса взглянул на мужчину, вошедшего в комнату. Тот был светлокож и светловолос, с глазами цвета льда. С дальнего Севера, с Энваса или Бересвека, подумал Алдер.

Человек обратился к магам:

– Чем занимаетесь, друзья мои?

– Рискуем, Азвер, – ответил старый Травник.

– Неспокойно на границе, Путеводитель – сказал Заклинатель.

Они рассказали ему, в чем дело. Алдер чувствовал их уважение к этому человеку, их радость от того, что он здесь.

– Отпустите ли вы его со мной? – спросил Путеводитель, когда они закончили, и повернувшись к Алдеру, сказал: – Ты сможешь не бояться своих снов в Имманентной Роще. И тогда нам не будет нужды бояться твоих снов.

Все согласились. Путеводитель кивнул и исчез. Его там больше не было.

Его там не было и до того: то был лишь образ, изображение. Впервые Алдер увидел великое могущество Мастеров в действии, и, пожалуй, испугался бы, не будь он таким усталым, что ни удивляться, ни бояться уже не было сил.

Он последовал за Привратником в ночь, по улицам мимо стен Школы, через поля мимо высокого круглого холма, по берегу ручья, тихо напевавшего свою струящуюся песню. Впереди показался лес высоких деревьев, увенчаных облаком звездного света.

Мастер Путеводитель явился навстречу по тропе, выглядел он в точности так, как в комнате. Они с Привратником обменялись несколькими словами, и Алдер последовал за Путеводителем в глубь Рощи.

– Деревья окружены тьмой, – сказал Алдер Ястребу, – но под ними не темно. Там светло и — легко.

Его слушатель кивнул, слегка улыбаясь.

– Как только я там оказался, я понял, что смогу заснуть. Мне казалось, как будто я спал все это время, и видел дурной сон, и только теперь, здесь, проснулся по-настоящему. Путеводитель привел меня к огромному дереву и показал мне ложе среди корней, заполненное мягкими опавшими листьями. Я лег и уснул. Не могу выразить, как это было хорошо.

ПОЛУДЕННОЕ солнце начинало припекать. Они вошли в дом, хозяин достал хлеб, сыр и немного сушеного мяса. Пока они ели, Алдер осматривался. В доме была только одна комната с маленьким альковом в западной стене. Зато она была просторна, а дом добротно построен: с блестящим полом из широких досок, толстыми балками и глубоким каменным очагом.

– Благородный дом, – сказал Алдер.

– Старый. Его называют домом Старого мага. Не в мою честь и не в честь моего учителя Айхала, который жил здесь, а в честь его учителя, Хелета, который вместе с ним остановил землетрясение. Добрый дом.

Алдер немного поспал под деревом, там, куда солнце проникало сквозь шелестящую листву. Хозяин тоже отдохнул, правда, недолго: когда Алдер проснулся, под деревом стояла внушительная корзина, полная небольших золотых слив, а Ястреб чинил ограду на козьем пастбище выше по склону. Алдер пошел помогать ему, но работа была закончена. Коз, правда, и след простыл.

– Молока не дает ни та, ни другая, – ворчал Ястреб, когда они возвращались домой. – Делать им нечего, кроме как искать новые дырки в ограде. Я держу их, чтобы они меня злили … Первое заклинание, которое я выучил, предназначалось для созывания коз. Тетка научила. Теперь-то от него не больше пользы, чем от любовной песни. Пойду-ка лучше взгляну, не забрались ли они на огород к вдовцу. Ты, наверное, не сможешь позвать козу волшебством?

Две бурых козы и вправду вторглись на капустное поле на краю деревни. Алдер повторил заклинание, которое сказал ему Ястреб:

Нот хирт малк ман,
Хиолк хан мерт хан!

Козы посмотрели на него со сторожким пренебрежением и слегка отступили назад. Криками и палкой удалось заставить их покинуть капустные грядки и выйти на дорогу. Там Ястреб достал из кармана несколько слив. Обещаниями, предложениями и лестью он постепенно вернул нарушительниц на пастбище.

– Странные животные, – сказал он, запирая ворота. – Никогда не знаешь, что у них на уме.

Алдер подумал, что он никогда не знает, что на уме у хозяина, но промолчал.

Когда они снова уселись в тени, Ястреб сказал:

– Путеводитель не северянин. Он карг. Как и моя жена. Он был воином с Карего-Ат. Единственный человек из тех земель, о котором я слышал, кто явился на Рок. У каргов нет волшебников. Они не доверяют никакому волшебству. Зато они сохранили больше знаний о Древних Силах Земли, чем мы. А этот человек, Азвер, услышал какую-то байку об Имманентной Роще и решил, что там должно быть средоточие всякой силы на земле. Так что он оставил своих богов и свой язык и отправился на Рок. Пришел к нашим дверям и сказал: «Научите меня жить в том лесу!» И мы учили его, пока он не начал учить нас… Так он стал нашим Мастером Путеводителем. Он не кроткий человек, но ему можно верить.

– Я не мог его бояться, – сказал Алдер. – С ним мне было легко. Он брал меня с собой в глубь леса.

Оба немного помолчали, вспоминая поляны и галереи этого леса, свет солнца и звезд в его листве.

– Это сердце мира, – сказал Алдер.

Ястреб посмотрел на восток, вверх, на склоны горы Гонт, заросшие темным лесом.

– Я отправлюсь побродить вон в тех лесах, как только наступит осень, – сказал он.

Немного помолчав, он попросил:

– Скажи мне, что посоветовал тебе Путеводитель, и почему он отправил тебя ко мне.

– Он сказал, господин мой, что ты знаешь о… о сухом крае больше любого из ныне живущих и потому, возможно, поймешь, почему души являются оттуда ко мне, умоляя освободить их.

– Говорил ли он, почему, по его мнению, подобное могло случиться?

– Да. Он сказал, что, быть может, мы с женой не могли расставаться, могли только соединяться. Что это не дело моих только рук, но наших с ней, потому что мы притягиваемся друг к другу, как капли ртути. Но Мастер Заклинатель не согласился. Он сказал, что лишь великая сила магии может подобным образом нарушать порядок мироздания. Я рассказал им, что мой старый учитель Баклан тоже прикасался ко мне, и Заклинатель предположил, что он мог обладать силой мага, при жизни скрытой, но теперь явившей себя.

Ястреб какое-то время размышлял.

– Когда я жил на Роке, я, пожалуй, смотрел бы на это так же, как Заклинатель. Там я не знал силы могущественней магии. Даже Древние Силы Земли, так я думал… Если Заклинатель, с которым ты встретился — тот о ком, я думаю, он прибыл на Рок мальчишкой. Мой старый друг Ветч с Иффиша послал его учиться к нам. Там он и остался. Вот в чем разница между ним и Азвером, Путеводителем. Азвер вырос сыном воина, сам был воином, жил среди мужчин и женщин, в гуще жизни. То, от чего учеников ограждают стены Школы, у него в плоти и в крови. Он знает, что мужчины и женщины любят, занимаются любовью, женятся… Прожив пятнадцать лет вне тамошних стен, я склоняюсь к тому, что Азвер ближе к истине. Узы, соединяющие вас, сильней различия между жизнью и смертью.

Алдер поколебался немного.

– Я думал, что так может быть. Но мне кажется… бесстыдным так думать. Мы любили друг друга, любили больше, чем я умею выразить, но была ли наша любовь больше всякой любви до нас? Была ли она больше любви Морреда и Эльфарран?

– Быть может, не меньше ее.

– Как такое может быть?

Ястреб посмотрел на него, словно восхищаясь чем-то, и ответил с осторожностью, от которой Алдер почувствовал себя польщенным.

– Видишь ли, – медленно начал он, – иногда встречается страсть, в пору своей весны оборванная злой судьбой или смертью. Она обрывается в расцвете своей красоты, и потому именно о ней поют певцы и слагают стихи поэты: любовь, переживающая годы. Такой была любовь Юного короля и Эльфарран. Такой была твоя любовь, Хара. Она была не больше, чем любовь Морреда, но была ли его любовь больше твоей?

Алдер задумавшись, не ответил.

– В абсолютном нет великого и малого, – сказал Ястреб. – Все или ничего, говорит влюбленный, и это правда. Любовь моя не умрет, говорит он. Он притязает на вечность. И он прав. Как может умереть его любовь, когда она и есть жизнь? Что мы знаем о вечности, кроме проблеска, который является нам, когда мы соединены этими узами?

Он говорил тихо, но горячо. Потом откинулся назад и, помолчав, продолжил с полуулыбкой:

– Об этом поет каждый сельский парень, это знает каждая мечтающая о любви девушка. Но для Мастеров острова Рок это вещь неведомая. Путеводитель, возможно, узнал ее рано. Я — поздно. Очень поздно. Но было еще не слишком поздно.– Он снова взглянул на Алдера, огонь в его глазах все еще вызывающе горел. – Ты испытал это.

– Да.

Алдер судорожно втянул в себя воздух. Некоторое время спустя он сказал:

– Может быть, они вместе, там, в темном краю, Морред и Эльфарран.

– Нет, – сказал Ястреб с жестокой уверенностью.

– Но если узы истинны, что может их разбить?

– Там нет влюбленных.

– Тогда что же они такое, что же они там делают, в том краю? Ты был там, ты пересекал стену. Ты ходил среди них и разговаривал с ними. Расскажи же мне!

– Хорошо.

Но некоторое время Ястреб молчал.

– Я не люблю думать об этом, — наконец произнес он. Почесал затылок и нахмурился.

– Ты видел… Ты видел эти звезды. Маленькие, злые звезды, что никогда не движутся. Там нет луны. Там нет восхода… Там есть дороги, если спуститься вниз. Дороги и города. На холме есть трава, мертвая трава. Но внизу ничего нет, кроми пыли и скал. Там не растет ничего. Города темны. Несчетные множества мертвых стоят на улицах или ходят по дорогам без всякой цели. Они не разговаривают. Они не касаются друг друга. Никогда не касаются. – Голос его звучал тихо и сухо. – Там Морред проходит мимо Эльфарран, не повернув головы, и она не смотрит на него… Там нет воссоединения, Хара. Там не бывает уз. Мать не обнимает там ребенка.

– Но моя жена явилась ко мне, – воскликнул Алдер, – она звала меня, она целовала меня в губы!

– Это правда. И раз твоя любовь не более велика, чем любая другая смертная любовь, раз вы с ней не могучие волшебники, чья сила может изменять законы жизни и смерти, значит… значит есть здесь что-то помимо вас. Что-то происходит, что-то меняется. И хотя это происходит через тебя и с тобой, ты — орудие, а не причина.

Ястреб поднялся на ноги и зашагал вдоль скалы к началу тропы и обратно. Он был весь как будто заряжен, почти дрожал от напряжения, словно ястреб, готовый камнем упасть с неба на свою добычу.

– Ведь твоя жена сказала тебе, когда ты назвал ее истинным именем, «Это больше не мое имя»?

– Да, – прошептал Алдер.

– Но как такое может быть? Мы, имеющие истинные имена, сохраняем их, когда умираем, это обиходное имя забывается… Имена — загадка и для мудрых, уверяю тебя, но, насколько мы понимаем, истинное имя — слово Истинной речи. Вот почему лишь человек, обладающий даром, может узнать имя ребенка и дать ему его. И имя связано с человеком, жив он или мертв. Все искусство Заклинателя, искусство призывания заключено в этом… И вот, когда Мастер позвал твою жену ее истинным именем, она не явилась к нему. Ты позвал ее обиходным именем, Лилия, и к тебе она пришла. Потому ли, что ты истинно знал ее?

Он поглядел на Алдера остро и испытующе, будто видел что-то помимо человека, сидящего перед ним. Потом он продолжил:

– Когда мой учитель Айхал умирал, моя жена была здесь с ним, и, умирая, он сказал ей: «Изменилось, все изменилось!» Он смотрел поверх стены. С какой стороны, мне неведомо.

С тех пор и в самом деле многое изменилось: на троне Морреда появился король, а Рок остался без Верховного мага. Но не только это, не только это. Я видел, как ребенок призывает дракона Калессина, Старейшего, и Калессин является к ней, называя ее дочерью, как зову ее я. Что это значит? Что значит появление драконов над островами запада? Король послал к нам на Гонт корабль, с просьбой к моей дочери Теану прибыть, чтобы посоветоваться с ней о драконах. Народ боится, что старый договор нарушен, что драконы явятся жечь поля и города, как они делали до сражения Эррет-Акбе с Ормом. А теперь, на рубеже жизни и смерти, душа отказывается от уз своего имени… Я не понимаю этого. Все, что я знаю — грядут перемены. Все меняется.

В его голосе не было страха, лишь яростное торжество.

Алдеру это было непонятно. Он слишком многое потерял и был слишком изнурен борьбой с непонятными и неуправляемыми силами. Но сердце его откликнулось на эту отвагу.

– Да изменится оно к лучшему, господин мой, – сказал он.

– Да будет так, – сказал старший мужчина. – Но измениться должно.

КОГДА жара спала, Ястреб сказал, что ему надо сходить в деревню. Он взял с собой корзину со сливами, пристроив внутри корзинку с яйцами.

Алдер пошел с ним, и по дороге они разговаривали. Когда Алдер понял, что Ястреб обменивает фрукты, яйца и другие продукты своего маленького хозяйства на ячмень и пшеничную муку, что хворост, которым он топил, терпеливо собран в лесу, что из-за недойных коз ему приходится есть прошлогодний сыр, удивлению Алдера не было конца: как мог Верховный Маг Земноморья есть из горсти? Неужто собственные земляки не чтили его?

Они вошли в деревню. Женщины захлопывали двери, завидев старика. Торговец принял яйца и сливы, молча подвел итог на дощечке, лицо его было мрачно, глаза опущены.

Ястреб добродушно сказал: «Ну, доброго дня тебе, Идди», – но не получил ответа.

– Господин мой, – спросил Алдер, когда они шли назад, – знают ли они, кто ты такой?

– Нет, – ответил бывший Верховный маг, бросив на него колючий взгляд искоса, – и да.

– Но… – Алдер от возмущения потерял дар речи.

– Они знают, что я не обладаю волшебной силой, и все же есть во мне что-то непонятное. Они знают, что я живу с чужеземкой, каргской женщиной. Они знают, что наш ребенок — что-то вроде ведьмы, только хуже, потому что ее лицо и руки обожжены огнем и потому что она сама сожгла лорда Ре Альби, или столкнула его с обрыва, или убила его сглазом — их рассказы разнятся. Они, правда, уважают дом, в котором мы живем, потому что он принадлежал Айхалу и Хелету, а мертвые волшебники — хорошие волшебники… Ты горожанин, Алдер, с острова, входившего в королевство Морреда. Деревня на Гонте — совсем другое дело.

– Но зачем ты остаешься здесь, господин? Ведь король, разумеется, оказал бы тебе все почести…

– Я не желаю почестей, – оборвал его старик с яростью, заставившей Алдера надолго замолкнуть.

Они зашагали дальше. Когда они подошли к дому у обрыва, Ястреб снова заговорил:

– Вот мое орлиное гнездо.

Они выпили по стакану красного вина на ужин и еще по стакану на улице, наблюдая за заходом солнца. Говорили немного. Боязнь ночи, боязнь снов снова начала проникать в сердце Алдера.

– Я не целитель, – сказал хозяин, – но, может быть, смогу повторить, то, что сделал Мастер Травник, чтобы дать тебе уснуть.

Алдер вопросительно посмотрел на него.

– Я думал над этим, и мне кажется, что в тот раз от темного холма уберегло тебя вовсе не заклинание, а прикосновение живой руки. Если тебе хочется, мы можем попробовать.

Алдер отказывался, но Ястреб сказал:

– Я и так по полночи не сплю.

Поэтому гость улегся на низкой кровати в углу большой комнаты, а хозяин уселся рядом, смотрел в огонь и клевал носом. На гостя он тоже посматривал, и заметил, что тот наконец уснул. Вскоре спящий дернулся во сне и задрожал. Ястреб положил руку ему на плечо. Алдер, лежавший на боку, шевельнулся, вздохнул, расслабился и продолжал спать.

Ястребу было приятно, что хоть это в его силах. Почти как волшебник, сказал он себе с легким сарказмом.

Спать не хотелось, напряжение не покидало его. Он думал о рассказе Алдера и об их дневном разговоре. Он снова видел, как Алдер произносит заклинание для призывания коз, стоя на тропе рядом с капустным полем, видел, как высокомерно безразличны козы к бессильным словам. Припомнилось, как он сам, бывало, называл имя перепелятника, луня, серого орла, вызывая их с неба, вспомнилось хлопанье крыльев, стальная хватка когтей и яростный взгляд золотистых глаз в упор… Ничего этого не осталось. Он мог хвастать, называя этот дом своим гнездом, но крыльев у него не было.

Зато у Теану они были. Она могла располагать крыльями дракона.

Огонь догорел. Он покрепче обернул вокруг себя овчину, прислонился затылком к стене, все еще держа руку на теплом расслабленном плече Алдера. Ему нравился этот человек, и он чувствовал к нему жалость.

Надо будет завтра попросить его починить зеленый кувшин.

Трава у стены была короткая, сухая, мертвая. Не было ветра, она не двигалась, не шуршала.

Он вздрогнул, встал было со стула, но после мгновенного замешательства снова положил руку Алдеру на плечо, слегка сжал его и прошептал:

– Хара! Вернись, Хара!

Алдер задрожал, потом расслабился. Еще раз вздохнул, повернулся к стене и затих.

Ястреб все еще держал руку на плече у спящего. Как же он сам очутился у стены, сложенной из камней? У него не было больше власти являться туда. Как и прошлой ночью, душа Алдера, путешествуя, увлекла его с собой, к рубежу темного края.

Сон слетел с него. Он сидел в темноте, глядя в чуть более светлый квадрат западного окна, полный звезд.

Трава у стены… Она не росла за стеной, у подножья холма, в тусклом, сухом краю. Он сказал Алдеру, что там ничего не было кроме пыли да скал. Он видел эту черную пыль, эти черные скалы. Мертвые русла рек, где никогда не бежала вода. Там не было ничего живого. Ни птицы, ни прячущейся полевой мыши, ни блеска и гуденья маленьких насекомых, созданий солнца. Лишь мертвецы, с пустыми глазами и безучастными лицами.

Но разве птицы не умирают?

Мышь, мошка, коза — бело-бурая, хитрая желтоглазая коза, бесстыжая, с острыми копытцами, Сиппи, любимица Теану, умершая прошлой зимой в невообразимо преклонном возрасте — где она, где Сиппи?

Ее нет там, в сухом краю, в мертвом краю. Она умерла, но ее нет там. Она была на своем месте — в земле. В земле, в свете, в ветре, в воде, прыгающей по камням, в желтом глазу солнца.

Почему же тогда, почему…

ОН смотрел, как Алдер чинит кувшин. Пузатый, нефритово-зеленый, любимый кувшин Тенар — она привезла его прямо с Дубовой фермы, давным-давно. На днях он выскользнул у Ястреба из рук, когда он брал его с полки. Он собрал два больших куска и маленькие осколки со смутным желанием когда-нибудь склеить их, чтобы оставить кувшин хотя бы как украшение, и положил в корзину. Всякий раз, как глаз его падал на эти осколки, он злился от своей неловкости.

Теперь он завороженно наблюдал за руками Алдера. Тонкие, сильные, ловкие, неторопливые, они качали кувшин, лепили форму, гладили и прилаживали, устраивали куски, торопили и ласкали, большие пальцы придерживали мелкие черепки на местах, воссоединяя, утешая. За работой он шепотом напевал песню из двух слов и вовсе без мелодии. Слова были из Истинной Речи. Гед знал и не знал, что они значат. Лицо Алдера было безмятежно, его покинули всякое напряжение и горе, лицо человека, настолько поглощенного временем и работой, что безвременное спокойствие проступало на нем.

Он отнял руки от кувшина, ладони раскрылись, как раскрывается цветочный бутон. Кувшин стоял на дубовом столе, снова целый.

Он посмотрел на него с молчаливым удовлетворением.

Когда Гед поблагодарил его, он сказал:

– Это было нетрудно. Сколы были очень чистые. Хорошая работа, отличная глина. Это дрянные вещи тяжело чинить.

– У меня есть кое-какая мысль, как дать тебе поспать, – сказал Гед. Алдер сегодня проснулся с первыми лучами солнца и встал, чтобы дать хозяину выспаться: тот улегся на своей кровати и проспал до полудня, но долго так продолжаться не могло.

– Пойдем со мной, – сказал старик, и они отправились вглубь острова по тропе, которая огибала козье пастбище и вилась между холмами, среди небольших полузаброшенных полей и островков леса. Гонт казался Алдеру дикой глушью, неухоженным и беспорядочным краем, над которым царила, хмурясь, поросшая густыми зарослями гора.

– Мне кажется, – говорил на ходу Ястреб, – раз уж мне удалось добиться того же, что и Мастер Травник, просто положив руку тебе на плечо, то и другие, может быть, смогут тебе помочь. Если ты не против животных.

– Животных?

– Понимаешь, – начал было Ястреб, но тут его прервало какое-то странное существо, выскочившее навстречу по тропе. Оно было завернуто во множество юбок и шалей, обуто в высокие кожаные сапоги, а из волос во все стороны торчали перья.

– О, Мастеръяст, Мастеръяст! – кричало оно

– Ну здравствуй, Вереск. Тише, тише, – сказал Ястреб. Женщина остановилась и принялась раскачиваться из стороны в сторону, перья в прическе закачались, на лице появилась широкая улыбка.

– Она знала, что ты идешь! – завопила она. – Она сложила из пальцев клюв ястреба, вот так, видишь, вот так, и сказала мне иди, иди, иди, вот так, рукой! Она знала, что ты идешь!

– Я и правда иду.

– К нам?

– К вам. Вереск, это мастер Алдер.

– Масталдер, – прошептала она, вдруг затихая, осознавая присутствие еще одного человека. Она замкнулась, съежилась, потупилась.

Никаких кожаных сапог на ней не было. Ее голые ноги были до колен покрыты ровным слоем блестящей высыхающей грязи. Юбки были подобраны, заткнуты за пояс.

– Никак, лягушек ловила, Вереск?

Она безучастно кивнула.

– Пойду скажу тетушке, – начав шепотом, закончила криком она и унеслась по тропе обратно.

– Добрая душа, – сказал Ястреб. – Она помогала когда-то моей жене. А теперь живет с нашей колдуньей и помогает ей. Не думаю, что ты будешь возражать против посещения дома колдуньи?

– Ни за что на свете, господин мой.

– А многие возражают. И знать, и простонародье, волшебники и колдуны.

– Лилия, моя жена, была колдуньей.

Ястреб наклонил голову и какое-то время шел молча.

– Как она узнала о своем даре, Алдер?

– Она родилась с ним. В детстве она иногда возвращала сломанные ветром ветви на деревья, а другие дети приносили ей свои сломанные игрушки. Но отец бил ее по рукам, если заставал за этим. Ее родители были влиятельными людьми в своем городе. Уважаемыми людьми, – сказал Алдер своим ровным, мягким голосом. – Они не хотели, чтобы она водилась с колдуньями, потому что тогда ее не взял бы в жены приличный человек. Поэтому ей приходилось учиться самой и держать это в тайне. А колдуньи городка отказывались учить ее, даже если она просила — из страха перед ее отцом. А потом явился какой-то богач — сватать ее, ибо она была прекрасна, как я говорил тебе, господин мой. Прекраснее, чем я умею выразить. Отец сказал ей, что выдаст ее замуж. Той ночью она сбежала. Какое-то время она скиталась в одиночестве. Порой ее брала к себе какая-нибудь ведьма, но она зарабатывала себе на хлеб своим ремеслом.

– Таон – небольшой остров.

– Ее отец не искал ее. Он сказал, что никакая ведьма-лудильщица не дочь ему.

Ястреб снова склонил голову.

– А потом она услышала о тебе и пришла к тебе.

– Она научила меня большему, чем я мог научить ее, – сказал Алдер серьезно. – У нее был великий дар.

– Верю.

Они вышли не то к маленькому дому, не то к большой хижине, наполовину ушедшей в землю. Хижину окружали заросли ведьминого орешника и ракитника. На крыше стояла коза, громко жаловались бродившие вокруг черные с белыми пятнами курицы, небольшая ленивая овчарка поднялась на ноги, поразмыслила, решила не лаять и завиляла хвостом.

Ястреб подошел к низкой двери, наклонился.

– А вот и мы, тетушка! – сказал он. – Я привел к тебе гостя, Алдера с острова Таон, человека с даром. Он умеет чинить, и отлично умеет, сам видел. Помнишь зеленый кувшин Тенар? Я, неуклюжий старый дурень, его разбил на днях, а Алдер сегодня починил.

Он вошел в хижину, и Алдер последовал за ним. На стуле с подушками сидела старуха. Стул стоял у двери, так что она могла смотреть на залитый солнцем двор. Из ее редких волос торчали перья, на коленях устроилась рябая курочка. Колдунья улыбнулась Ястребу с очаровательной нежностью и вежливо кивнула гостю. Курочка проснулась, закудахтала и убралась восвояси.

– Это Мох, – сказал Ястреб, – колдунья, одаренная многими достоинствами, величайшее из которых — доброта.

Алдеру подумалось, что примерно так Верховный маг Рока мог представить великого волшебника знатной госпоже. Он поклонился. Старуха кивнула и негромко рассмеялась.

Она сделала круговой жест левой рукой, вопросительно глядя на Ястреба.

– Тенар? Теану? – переспросил он. – Все еще в Хавноре, у короля, насколько я знаю. Они, должно быть, хорошо там проводят время: посмотрят большой город, дворцы.

– Я сделала нам короны,

Aunty Moss, becoming aware of her own peculiar headdress, batted ineffectively at the feathers with her left hand and grimaced. “Crowns are heavy,” Sparrowhawk said. He gently plucked the feathers from the thin hair.

– закричала Вереск, вынырнув из какой-то пахучей темной груды в глубине хижины. – Как у королей да королев, видишь? – Она пригладила куриные перья, торчавшие во все стороны из густой гривы волос. Тетушка Мох осознала необычность своей прически, несколько раз безуспешно помахала рукой, пытаясь стряхнуть перья, и недовольно поморщилась.

– Короны тяжелы, – сказал Ястреб, осторожно выбирая перья из ее редких волос.

– А кто королева, Мастъястреб? – крикнула Вереск. – Кто королева? Баннен — король, а королева кто?

– У короля Лебаннена нет королевы, Вереск.

– А почему? Должна быть! Почему нет?

– Может быть, он ищет себе королеву.

– Он женится на Теану! – закричала женщина в восторге. – Он…

Алдер увидел, как изменилось лицо Ястреба, замкнулось, застыло как скала. Он ответил лишь:

– Сомневаюсь.

Он тихонько погладил перья, которые вытащил из волос тетушки Мох.

– Я пришел просить тебя об одолжении, тетушка Мох, как всегда.

Она взяла Ястреба за руку здоровой рукой с нежностью, глубоко тронувшей Алдера.

– Я хочу одолжить одного из твоих щенков.

Вид у Мох стал несчастный. Вереск, потаращившись на Ястреба, заорала:

– Щенки! Тетушка Мох, щенки! Но ведь их нет!

Старуха сокрушенно кивнула, погладив руку Ястреба.

– Кто-то взял их?

– Самый большой выбрался и, видать, в лес убежал, да там его кто-то и убил, потому что он не вернулся. А потом старый Бродяжник пришел и говорит, что ему нужны овчарки, дескать, он может обоих взять и натаскать, вот тетушка и отдала их ему, они ведь гонялись за снежинкиными новыми цыплятами, да и в доме все норовили вверх дном перевернуть, проказники.

– Ну, Бродяжнику придется попотеть, пока он их натаскает, – сказал Ястреб с полуулыбкой. – Я рад, что он их получил, жаль только, я хотел одолжить одного на пару ночей. Ты брала их с собой в постель, Мох?

Она кивнула, все еще опечаленная. Потом она немного просветлела, наклонила голову и мяукнула. Ястреб непонимающе заморгал, но Вереск поняла.

– А! Котята! – закричала она. – Малышка Серая принесла четверых, а старый Черныш одного прикончил, пока мы не смотрели, но где-то тут еще двое или трое должны быть. Они теперь почти каждую ночь спят с нами, после того как забрали щенков. Кис-кис, где ты, кис-кис!

После длительных поисков в темной хижине, сопровождавшихся столкновениями, воплями и пронзительным фальшивым мяуканьем, она появилась с серым котенком, который жалобно пищал у нее в руках.

– Вот один! – завопила она и швырнула котенка Ястребу. Тот неловко поймал его. Котенок немедленно укусил его за руку.

– Ну, ну, – попробовал Ястреб успокоить котенка. – Тише, тише. – Котенок изобразил рык и попытался снова его укусить. Мох пошевелилась, и Ястреб опустил маленького зверька ей на колени. Она погладила его своей тяжелой рукой. Котенок мгновенно успокоился, потянулся, взглянул ей в глаза и заурчал.

– Если позволишь, я одолжу его у тебя.

Старая колдунья подняла руку в королевском жесте, который ясно говорил: с радостью, он твой.

– Тут у мастера Алдера дурные сны, и я подумал, может, если рядом будет животное, ему будет полегче.

Мох серьезно кивнула, посмотрела на Алдера и, посадив котенка на ладонь, протянула ему. Алдер принял его с некоторой опаской. Котенок не фыркал и не кусался. Он взобрался вверх по рукаву и устроился у него на шее, под волосами, которые Алдер носил свободно собранными на затылке.

Когда они шли обратно к дому Старого мага, котенок сидел у Алдера за пазухой, а Ястреб объяснял:

– Однажды, когда я был новичком в искусстве, меня попросили вылечить ребенка от лихорадки. Я знал, что мальчик умирает, но не мог заставить себя отпустить его. Я попытался последовать за ним. Чтобы вернуть его. Через стену, сложенную из камней… А потому здесь, в этом мире, я сам упал замертво у кровати ребенка. Там была колдунья, которая угадала, в чем дело, и заставила людей отнести меня домой и положить на кровать. А дома меня ждал зверек, с которым я подружился мальчишкой на Роке, дикий зверек, который пришел ко мне сам и остался со мной. Отак. Ты знаешь их? По-моему, на севере они не водятся.

Алдер поколебался. Он сказал:

– Я знаю о них только из Песни, которая рассказывает о маге, явившемся ко двору Терренона на Осскиле. Отак попытался предупредить его о геббете, который преследовал его. И маг победил геббета, но зверек был пойман и погиб.

Шагов двадцать Ястреб прошел молча.

– Да, – сказал он. – Ну так вот. Мой отак спас мне жизнь еще раз, когда я по глупости своей застрял с другой стороны стены, когда тело мое лежало здесь, а душа заблудилась там. Отак явился и принялся лизать меня, как они вылизывают своих детей и себя, как делают кошки, очень своим сухим языком он касался меня и возвращал меня к жизни, возвращал меня в свое тело. И он дал мне не только жизнь, но и знание, не хуже любого, преподанного мне на Роке… Но, как видишь, я забываю все, что знал.

Я говорю «знание», хотя это больше похоже на загадку. В чем различие между нами и животными? В языке? Все животные умеют говорить: «приди», «берегись», и многое другое. Но они не могут рассказывать историй, и они не могут говорить неправду. Мы — можем.

Но драконы говорят, они говорят на Истинной Речи, языке Созидания, в котором нет лжи, в котором рассказать значит воплотить! А мы называем драконов животными…

Так, может быть, различие не в языке. Может быть, различие вот в чем: животным неведомо ни добро, ни зло. Они поступают так, как должны. Мы можем называть их поступки полезными или вредными, но добро и зло принадлежат нам, ибо мы выбираем, как поступать. Драконы опасны, это правда. Они могут нанести вред, это тоже правда. Но они не злы. Они ниже нашей морали, если угодно, подобно всякому животному. Или выше ее. Они не имеют с нею ничего общего.

Нам приходится выбирать снова и снова. Животным нужно лишь быть и делать. Мы в ярме, они свободны. Так что иметь рядом с собою животное значит познать немного свободы…

Прошлой ночью я думал о том, что у колдуний часто бывает спутник. У моей тетки был старый пес, который никогда не лаял. Она называла его Передовым. А у Верховного мага Неммерля, когда я прибыл на остров Рок, был ворон, который всюду за ним следовал. И еще я вспомнил молодую женщину, которую я когда-то знал, она носила маленького дракона-ящерку, харекки, вместо браслета. Наконец я вспомнил своего отака. Тогда я подумал: если Алдеру, чтобы остаться по эту сторону стены, нужно тепло прикосновения, чем плохо животное? Они знают жизнь, но им неведома смерть. Может быть, кошка или собака окажутся не хуже, чем Мастер Рока…

Так оно и оказалось. Котенок, очевидно, довольный тем, что выбрался из дома, где были собаки, бродячие коты, несушки и непредсказуемая Вереск, очень старался показать себя надежным и старательным котом, рыскал по дому в поисках мышей, ездил на плече у Алдера, спрятавшись под волосами, когда тот позволял. А когда Алдер лег спать, котенок немедленно устроился, тихонько урча, у него под подбородком. Алдер проспал всю ночь без снов, а когда проснулся, обнаружил, что котенок сидит у него на груди и чистит уши с видом молчаливой добродетели.

Правда, когда Ястреб попытался определить пол котенка, он зашипел и принялся отбиваться.

– Ну ладно, – сказал Ястреб, поспешно убирая руки, – как хочешь. Это либо кот, либо кошка, Алдер, можешь быть уверен.

– Я не буду давать ему имя, – сказал Алдер. – Котята гаснут, как свечи. Если даешь имя, потом больше горюешь.

В тот день они, по предложению Алдера, отправились чинить забор вокруг козьего пастбища, Ястреб с внутренней стороны, Алдер с наружной. Когда они находили кол, начинавший подгнивать или ослабшую планку, Алдер проводил руками вдоль дерева, утрясая и вытягивая, выравнивая и укрепляя, в горле и в груди у него еле слышно звучал напев почти без слов, а лицо было спокойным и сосредоточенным.

Один раз, наблюдая за ним, Ястреб пробормотал:

– И я принимал все это как должное!

Алдер, сосредоточившись на работе, не спросил у него, что он хотел сказать.

– Ну вот, – сказал он, – готово, будет держать. И они пошли дальше, сопровождаемые двумя любопытными козами, которые бодали и толкали починенные места, словно проверяя их.

– Я подумал, – сказал Ястреб, – что хорошо бы тебе поехать в Хавнор.

Алдер посмотрел на него в тревоге.

– Но… — начал он. — Я думал… раз уж я нашел способ не попадать больше… туда… то мог бы отправиться домой, на Таон. — Он переставал верить своим словам, пока произносил их.

– Ты мог бы, но, мне кажется, это было бы неразумно.

Алдер сказал неохотно:

– Защищать человека от полчищ мертвецов — многовато для одного котенка.

– Да.

– Но я… что мне делать в Хавноре? – И, со внезапной надеждой: – Поедешь ли ты со мной?

Ястреб один раз отрицательно покачал головой.

– Я остаюсь здесь.

– Господин Путеводитель…

– Отправил тебя сюда.

"In all my glory" he said. "Beh," said the brown goat behind him.

А я отправляю тебя к тем, кто должен выслушать тебя и выяснить, что значит твой рассказ… Говорю тебе, Алдер, я думаю, в глубине души Путеводитель убежден, что я все еще тот, кем был. Он думает, я просто прячусь тут, в лесах Гонта, и появлюсь, когда во мне будет нужда. – Старик бросил взгляд вниз, на свои потные залатанные штаны и пыльные башмаки, и засмеялся. – Во всем моем величии.

– Бе, – сказала бурая коза у него за спиной.

– Как бы то ни было, Алдер, он правильно сделал, что послал тебя сюда, ибо она была бы здесь, если бы не уехала в Хавнор.

– Госпожа Тенар?

– Ама гонтун, как и сказал Путеводитель, – ответил Ястреб, глядя на Алдера поверх ограды своими бездонными глазами. – Женщина на Гонте. Женщина с Гонта. Теану.

DIARY